Жены декабристов годы. С милым рай и в Сибири. На что пошли жёны декабристов

В столице Российской империи Санкт-Петербурге на Сенатской площади произошло восстание революционно настроенных дворян, вошедшее в историю как восстание декабристов . Случилось это 14 декабря 1825 года. В тот же день царские войска подавили выступление смутьянов. Главных организаторов в количестве 5 человек повесили, 31 человека приговорили к бессрочной каторге, остальным дали более мягкие наказания: разжаловали в солдаты, посадили в тюрьму, отправили в действующую армию на Кавказ.

Многие из восставших имели семьи. Среди жён нашлись мужественные женщины, поехавшие на каторгу за своими мужьями. Они разделили с ними все тяготы изгнания. Эти женщины вошли в историю как жёны декабристов .

Список жён декабристов

Волконская Мария Николаевна (1805-1863)

Княгиня, урождённая Раевская. В январе 1825 года вышла замуж за Сергея Волконского (1788-1865). Муж участвовала в восстании и был приговорён к 20 годам каторжных работ в Сибири. Жена к этому времени уже родила мальчика. После вынесения приговора выехала вслед за мужем, оставив ребёнка родным.

Жила вместе с супругом на Благодатском руднике, в Читинском остроге, на Петровском заводе в Забайкалье. В 1837 году супруги переехали в село Урик севернее Иркутска на 18 км. С 1845 года Волконские проживали в Иркутске. В доме Волконских в настоящее время работает Иркутский музей декабристов. В 1856 году, после амнистии, семья переехала под Москву в Петровско-Разумовское, проживала также в Москве у родственников.

В ссылке Мария Николаевна родила 3-х детей: 1 мальчика и 2 девочек. Из 4 детей выжили только 2 ребёнка – мальчик Михаил и девочка Елена. С 1858 года семья проживала в селе Воронки в Малороссии. Умерла Волконская в 1863 году от сердечной болезни.

Анненкова Прасковья Егоровна (1800-1876)

Француженка, дочь наполеоновского офицера, урождённая Жанетта Полина Гёбль. В 1823 году приехала в Россию и работала модисткой в торговом доме Дюманси. В 1825 году встретила Ивана Анненкова (1802-1878) и влюбилась в него. После восстания тот был приговорён к 20 годам каторги с дальнейшим пожизненным проживанием в Сибири.

Знакомство молодых людей продолжалось всего 6 месяцев. Но Гёбль видимо сильно полюбила Анненкова, к тому же она была от него беременна. Оставив родившуюся дочь будущей свекрови, женщина поехала в Сибирь вслед за любимым. Встретилась пара в Читинском остроге, а 4 апреля 1828 года молодые обвенчались в читинской церкви. На время венчания с арестанта сняли кандалы, а затем вновь надели.

С осени 1830 года супруги жили в Петровском заводе, с 1835 года в селе Бельское Иркутской губернии. Затем переехали в уездный город Туринск Тобольской губернии. С 1839 года Анненков состоял на гражданской службе. В 1856 году семье разрешили покинуть ссылку. Так как в Москве и Санкт-Петербурге им запретили жить, то они обосновались в Нижнем Новгороде. В этом городе Прасковья Егоровна и умерла в возрасте 76 лет.

Ивашёва Камилла Петровна (1808-1840)

Дочь гувернантки, урождённая Камилла Ле Дантю. Мать служила в семье Ивашёвых, а дочь увидела сына хозяев Василия Ивашёва (1797-1841) и влюбилась в него. Но Ивашёв был богатым дворянином, а девушка всего лишь прислугой. Поэтому ни о каких отношениях, а уж тем более о свадьбе, и разговор идти не мог.

В самом восстании Ивашёв участие не принимал, но принадлежал к обществу заговорщиков. Его осудили на 15 лет каторги, которую он отбывал в Читинском остроге и Петровском заводе. А вот что касается Камиллы, то, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Девушка изъявили желание выйти замуж за осуждённого. Ивашёву об этом сообщили родственники, и тот был несказанно удивлён и растроган благородным порывом молодой красивой девушки.

В сентябре 1830 года Камилла приехала в Петровский завод. Молодые люди сыграли свадьбу, и им целый месяц разрешили жить в доме, специально построенным для молодожёнов. Затем мужу надели кандалы, и он опять перешёл на положение каторжника.

В этом браке Камилла родила 4 детей и 9 лет до своей преждевременной смерти была по-настоящему счастливой женщиной. В 1832 году срок каторги сократили до 10 лет. В 1835 году семья переехала в Туринск, где Ивашёв построил дом. К семейству в 1838 году присоединилась мать Камиллы. А в декабре 1839 года сама Камилла сильно простудилась. Болезнь осложнили преждевременные роды. 7 января 1840 года женщина умерла в возрасте 31 года. Для мужа это стало страшным горем. Он умер ровно через год в день похорон любимой жены.

Муравьева Александра Григорьевна (1804-1832)

Графиня, урождённая Чернышёва, жена декабриста Никиты Муравьёва (1795-1843). Сам Муравьёв участия в восстании не принимал. В это время он находился с женой в Орловской губернии в своём имении. Но его арестовали как одного из руководителей тайного общества и приговорили к 15 годам каторжных работ.

Жена последовала в Сибирь вслед за мужем. Прибыла в Читинский острог в феврале 1827 года, оставив родителям 3-х детей. Александра Григорьевна была первой из жён декабристов, приехавшая к мужу на каторгу. В 1830 году переехала вслед за мужем в Петровский завод. Находясь в Сибири, родила ещё 3-х детей. Живя в ужасных условиях, подорвала здоровье и умерла 22 ноября 1832 года. Среди декабристов это была первая смерть.

Муравьёва хотела, чтобы её прах покоился рядом с прахом отца. Но власти запретили везти тело покойной графини в Европу. Похоронили её в сибирской земле, а над могилой построили часовню.

Нарышкина Елизавете Петровна (1802-1867)

Графиня, дочь военного министра Коновницына Петра Петровича, фрейлина императорского двора. Вышла замуж за Михаила Нарышкина (1798-1863) в сентябре 1824 года. Государыня по случаю брака выдала своей фрейлине 12 тыс. рублей.

Михаил Нарышкин в восстании не участвовал, но входил в тайное общество. Был осуждён на каторжные работы сроком на 8 лет. Жена последовала вслед за мужем в Сибирь. Прибыла в Читинский острог весной 1827 года. В 1830 году переехала вместе с мужем в Петровский завод. В 1833 году чета Нарышкиных перебралась в город Курган Тобольской губернии. Здесь у них был свой дом, который стал культурным и просветительным центром.

В 1837 году бывшего полковника Нарышкина отправили рядовым на Кавказ. А жена с удочерённой девочкой Ульяной отбыла в Псковскую губернию, чтобы проведать родных. Через год переехала в станицу Прочный Окоп на Кавказе, где проходил службу её муж. В 1844 году Нарышкину дали отставку и отправили на постоянное место жительство в село Высокое под Тулой. Там он и скончался в 1863 году.

После смерти мужа Елизавета Петровна переехала в имение своей тётушки в Псковскую губернию. Скончалась в возрасте 65 лет и была похоронена в Донском монастыре в городе Москве вместе с мужем и дочерью, родившейся в 1825 году и прожившей всего 2,5 месяца.

Розен Анна Васильевна (1797-1883)

Дворянка, урождённая Малиновская. С 2-х лет сирота, воспитывалась у родных. Вышла замуж за барона Андрея Розена (1799-1884). Свадьба состоялась в апреле 1825 года. А в декабре муж принял участие в восстании декабристов. Его осудили на 6 лет каторжных работ.

Анна приехала к мужу в Сибирь в 1830 году, оставив 5-летнего сына у родной сестры. В 1831 году родила 2-го сына уже в Петровском заводе. В 1832 году у Розена срок каторжных работ закончился, и семья перебралась в город Курган Тобольской губернии. Здесь семейство купило дом на деньги посланные родственниками. Анна Васильевна занялась врачебной практикой.

В 1837 году вечное поселение было заменено военной службой, и Розены переехали в Тифлис. В 1839 году Розена демобилизовали по состоянию здоровья, и он вместе с семьёй переехал в имение брата под Нарвой. В 1856 году декабристам объявили амнистию, и Анна вместе с супругом уехала в Харьковскую губернию. Там Розены прожили всю оставшуюся жизнь. Жена умерла в возрасте 86 лет, а муж пережил её всего на 4 месяца.

Трубецкая Екатерина Ивановна (1800-1854)

Княгиня, урождённая Лаваль. Вышла замуж за князя Сергея Трубецкого (1790-1860) в мае 1820 года. Женщина никак не могла забеременеть и даже ездила лечиться от бесплодия за границу. Первого ребёнка она родила в 1830 году. Всего же родила 7 детей. Последнюю девочку в 1844 году.

Трубецкой был одной из ключевых фигур восстания, но в решающий день на Сенатскую площадь не явился. Однако это не спасло его от 20-летней каторги и пожизненного поселения в Сибири. Жена последовала вслед за мужем и встретилась с ним на Благодатском руднике в феврале 1827 года. Затем они жили в Петровском заводе, а в 1839 году поселились в селе Оёк Иркутской губернии. В 1845 году семья поселилась в Иркутске. В октябре 1854 года Екатерина Ивановна умерла от рака и была похоронена в иркутском Знаменском монастыре.

Фонвизина Наталья Дмитриевна (1805-1869)

Дворянка, урождённая Апухтина. Вышла замуж в сентябре 1822 года за Михаила Фонвизина (1787-1854). Приходился он молодой жене двоюродным дядей, состоял в тайном обществе, но в восстании участия не принимал, так как ещё в 1822 году вышел из организации. Однако был арестован в своём родовом имении и получил 8 лет каторжных работ.

Жена приехала к мужу в Читинский острог в марте 1828 года, оставив 2-х сыновей на воспитание матери. В 1830 году вслед за мужем перебралась в Петровский острог. Родила там 2-х детей, но те умерли в раннем возрасте. В конце 1832 года пара перебралась на поселение в Енисейск, а в 1835 году переехала в Красноярск. В 1838 году супругам разрешили переехать в Тобольск.

В 1853 году Фонвизиным разрешили вернуться из Сибири в Европу. Они поселись в Московской губернии в имении Марьино. В конце апреля 1854 года Фонвизин умер, и жена стала вдовой. Она переехала в Москву и некоторое время жила там. В мае 1857 году вышла замуж за декабриста Ивана Пущина (1798-1859). Тот как раз отбыл ссылку и приехал в Санкт-Петербург.

Но этот брак продлился недолго. Пущин умер 3 апреля 1859 года. А Наталья Дмитриевна последние годы провела в Москве. К концу жизни её парализовало. Умерла она в возрасте 66 лет, была похоронена в Покровском монастыре.

Шаховская Наталья Дмитриевна (1795-1884)

Княгиня, урождённая Щербатова. Вышла замуж за Фёдора Шаховского (1796-1829) в ноябре 1819 года. Тот состоял в тайном обществе, но вышел из него в 1823 году. Однако его приговорили к 20-летней ссылке. Жена в это время ждала 2-го ребёнка.

Мужа сослали в Туруханск, а в августе 1827 года перевели в Енисейск. Жена, имея на руках маленького ребёнка, не могла выехать к мужу. А тот сам категорически возражал против этого. В 1828 году у Шаховского стали наблюдаться отклонения в психике. Наталья Дмитриевна тут же начала писать во все инстанции, умоляя перевести мужа в Европу, в одно из имений под её личную опеку.

В конце концов, государь разрешил перевести ссыльного в Спасо-Евфимиев монастырь в Суздале и содержать его под арестом. Жена поселилась рядом и обеспечила мужу врачебный уход. Но тот скончался в мае 1829 года. Сама Наталья Дмитриевна умерла через много лет в Москве. Похоронили её на Ваганьковском кладбище.

Юшневская Мария Казимировна (1790-1863)

Дворянка, урождённая Крупиковская. За Алексея Юшневского (1786-1844) вышла замуж в 1812 году. Это был её второй брак. Юшневский руководил Южным обществом декабристов. Его приговорили к каторжным работам сроком на 20 лет. В январе 1829 года жена поехала вслед за мужем в Сибирь. Жила с ним в Петровском заводе по 1839 год включительно. Затем супруги жили на поселении в деревнях возле Иркутска. Занимались преподавательской деятельностью.

В январе 1844 года Алексей Юшневский умер в селе Оёк Иркутской губернии. Жене разрешили вернуться в Европу лишь в 1855 году. Умерла Мария Казимировна в Киеве. Имела дочь от первого брака, от второго брака у неё детей не было.

Якушкина Анастасия Васильевна (1807-1846)

Дворянка, урождённая Шереметьева. Жена Ивана Якушкина (1793-1857). Церемония бракосочетания состоялась 5 ноября 1822 года. До ареста мужа родила одного сына, а во время следствия второго. Якушкин состоял в тайном обществе, призывал убить императора. Его приговорили к 20 годам каторги и вечному поселению.

Жена хотела следовать за мужем, но тот настоял, чтобы она осталась в Европе, так как у неё на воспитании было двое маленьких детей. Лишь в 1831 году он дал согласие на приезд жены, посчитав, что сыновья уже подросли и могли остаться на попечении бабушки.

В 1832 году было подано прошение на переезд Якушкиной в Сибирь, но император его отклонил. Государь посчитал, что женщина должна заниматься воспитанием детей, а прошение подано слишком поздно. Это раньше всем жёнам разрешалось ехать за мужьями в ссылку, а теперь нужно думать о подрастающем поколении. Такой же ответ был получен и на второе прошение. Так и не увидев мужа, Анастасия Васильевна умерла за 11 лет до его смерти. В память о жене Якушин открыл в городе Ялуторовске Тобольской губернии школу для девочек.

Заключение

После суда над декабристами император предоставил жёнам осуждённых право развестись с мужьями. Однако подавляющее большинство женщин этого не сделало. Дворянки и аристократки отказались от роскоши, оставили своих детей родственникам и поехали в Сибирь за мужьями.

Все они были лишены дворянства и соответствующих привилегий. Перешли на положение жён ссыльных каторжников. А это предусматривало ограничение в правах переписки, передвижения и запрещало распоряжаться своим имуществом. Дети, рождённые в Сибири, считались казёнными крестьянами.

Однако мужественных женщин ничто не остановило. По зову сердца жёны декабристов отправились в далёкий и плохо обжитый край с его морозами и ужасными бытовыми условиями. Это был великий бескорыстный поступок. Он вызывает искреннее восхищение и по праву считается подвигом.

12 декабря 2011, 21:35

15 декабря 1825 года в Петербурге арестовали полковника Трубецкого, несостоявшегося диктатора декабристов. Его жена, по слухам, вышивала знамя для повстанцев, но оно не понадобилось князю Сергею… Екатерина Лаваль, прекрасно образованная девушка, подолгу жила с родными в Европе. В Париже в 1819 году она познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким, в мае 1821 года ставшим ее мужем. По всеобщим отзывам, была она не слишком красива и полновата, но обладала приятным голосом, а главное – очаровывала выражением лица и обращением. «Екатерина Ивановна Трубецкая, – вспоминал декабрист Андрей Розен, – была не красива лицом, не стройна, среднего росту, но когда заговорит… – просто обворожит спокойным приятным голосом и плавною, умною и доброю речью, так все слушал бы ее. Голос и речь были отпечатком доброго сердца и очень образованного ума от разборчивого чтения, от путешествий и пребывания в чужих краях, от сближения со знаменитостями дипломатии». Мать Екатерины Ивановны, урожденная Козицкая, была владелицей огромного состояния. Она вышла замуж за бедного эмигранта Жана Франсуа Лаваля, получившего в России высокие чины и преподававшего в Морском кадетском корпусе; француз славился тонким вкусом и добротой. У этой супружеской пары было четыре дочери и один сын. Одной из дочерей, называемой в близком кругу Каташей, блестящей княгине Трубецкой, суждено было разделить с любимым мужем его горькую судьбу, а впоследствии стать главной героиней поэмы Н. А. Некрасова «Русские женщины». По отзывам современников, Екатерина Лаваль не была красавицей – невысокая, полноватая, зато обаятельная, веселая резвушка с прекрасным голосом. В Париже в 1819 году Екатерина Лаваль познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким, а в мае1821 года вышла за него замуж. Трубецкой был на десять лет ее старше и считался завидным женихом: знатен, богат, умен, образован, прошел войну с Наполеоном и дослужился до полковника. Карьера его еще не была закончена, и Екатерина имела шансы стать генеральшей. Блестящий брак был омрачен отсутствием детей. Екатерина очень переживала по этому поводу и ездила лечиться от бесплодия за границу. С.П. Трубецкой Член Союза спасения, Союза благоденствия (председатель и блюститель Коренного совета), один из руководителей Северного общества, один из авторов «Манифеста к русскому народу», Сергей Петрович Трубецкой во время подготовки восстания 14.12.1825 намечен был в диктаторы, но на площадь не явился и участия в восстании не принимал. На собрании заговорщиков 13 декабря вечером, когда кн. Оболенский и Александр Бестужев высказались за необходимость покушения на жизнь Николая Павловича, Трубецкой, по показанию Штейнгеля, соглашался на это и выражал желание провозгласить императором малолетнего вел. кн. Александра Николаевича (последнее предлагал и Батеньков в разговоре с Трубецким 8 декабря), но, по свидетельству других, Трубецкой держался в стороне и вполголоса разговаривал с князем Оболенским. Сам Трубецкой показал, что не может отдать себе ясного отчета в своих поступках и словах в этот вечер. По свидетельству Рылеева, Трубецкой думал о занятии дворца. Трубецкой на следствии заявил о своей надежде, что Николай Павлович не употребит силы для усмирения восставших и вступит с ними в переговоры. Трубецкой в своих «Записках» так излагает планы заговорщиков. Предполагалось полкам собраться на Петровской площади и заставить Сенат: 1) издать манифест, в котором прописаны будут чрезвычайные обстоятельства, в которых находилась Россия, и для решения которых приглашаются в назначенный срок выбранные люди от всех сословий для утверждения, за кем остаться престолу и на каких основаниях; 2) учредить временное правление, пока не будет утвержден новый император, общим собором выбранных людей. Однако в решительный день Трубецкой окончательно растерялся и не только не явился на Сенатскую площадь, но даже принёс присягу императору Николаю. Храбрость свою Трубецкой доказал несомненно во время наполеоновских войн, но, по словам Пущина, он отличался крайней нерешительностью, и не в его природе было взять на свою ответственность кровь, которая должна была пролиться, и все беспорядки, которые должны были последовать в столице. «Эта неявка сыграла значительную роль в поражении восстания», - пишет академик М. В. Нечкина. Сами декабристы справедливо расценивали такое поведение Трубецкого как «измену» В ночь с 14 на 15 декабря Трубецкой был арестован и отвезён в Зимний дворец. Император вышел к нему и сказал, указывая на лоб Трубецкого: «Что было в этой голове, когда вы, с вашим именем, с вашей фамилией, вошли в такое дело? Гвардии полковник! князь Трубецкой! как вам не стыдно быть вместе с такою дрянью? Ваша участь будет ужасная!». Императору было очень неприятно участие в заговоре члена такой знатной фамилии, находившегося к тому же в свойстве с австрийским посланником. Когда несколько позднее государю отнесли показание, написанное Трубецким, и позвали его самого, император Николай воскликнул: «Вы знаете, что я могу вас сейчас расстрелять!», но затем приказал Трубецкому написать жене: «Я буду жив и здоров». 28-го марта 1826 года в каземат к Трубецкому вошёл генерал-адъютант Бенкендорф и требовал от имени государя, чтобы он открыл, какие у него были сношения со Сперанским; при этом Бенкендорф обещал, что всё сказанное останется в секрете, что Сперанский ни в каком случае не пострадает, и что государь хочет только знать, в какой степени он может ему доверять. Трубецкой отвечал, что встречал Сперанского в светском обществе, но никаких особенных отношений к нему не имеет. Тогда Бенкендорф сказал Трубецкому, будто бы он рассказывал о своем разговоре со Сперанским и будто бы даже советовался с ним о будущей конституции в России. Трубецкой решительно отрицал это. По требованию Бенкендорфа Трубецкой записал какой-то разговор о Сперанском и Магницком, который у него был с Г. Батеньковым и К. Рылеевым, и отправил пакет в собственные руки Бенкендорфа. Очевидно, к этому случаю имеет отношение одно место в необнародованном в своё время приложении к донесению следственной комиссия, где говорится, что руководители Северного общества предполагали сделать членами временного правительства адмирала Мордвинова и тайного советника Сперанского: «первый … изъявлял мнения, противные предположениям министерств, а второго они (по словам кн. Трубецкого) считали не врагом новостей». Верховный суд приговорил Трубецкого к смертной казни отсечением головы Письмо С.П. Трубецкого жене Е.И. Трубецкой [Вторник], 15 декабря Я жив и здоров, друг мой несчастный, я тебя погубил, но не с злым намерением. Не ропщи на меня, ангел мой, ты одна еще привязываешь меня к жизни, но боюсь, что ты должна будешь влачить несчастную жизнь, и, может быть, легче бы тебе было, если б меня вовсе не было. Моя участь в руках государя, но я не имею средств убедить его ни в искренности, государь сейчас подошел и приказал мне тебе написать только, что я жив и здоров буду**. Бог спаси тебя, друга моего. Прости меня. Друг твой вечный Трубецкой «Я, право, чувствую, что не смогу жить без тебя, – писала Екатерина Ивановна мужу в Петропавловскую крепость. – Меня будущее не страшит. Спокойно прощусь со всеми благами светскими. Одно меня может радовать: тебя видеть, делить твое горе… и все минуты жизни своей тебе посвящать…» По резолюции государя смертная казнь была заменена для Трубецкого вечной каторжной работой. Когда его жена, Екатерина Ивановна, пожелала сопровождать мужа в ссылку, император Николай и императрица Александра Фёдоровна пытались отговорить её от этого намерения. Когда же она осталась непреклонной, государь сказал: «Ну, поезжайте, я вспомню о вас!», а императрица прибавила: «Вы хорошо делаете, что хотите последовать за своим мужем, на вашем месте и я не кол:)ась бы сделать то же!» Трубецкая первая из жён декабристов добилась решения выехать в Сибирь. Екатерина Ивановна прибыла в Иркутск 16 сентября 1826 года. 8 октября 1826 года партию ссыльных, в которой находился и С. П. Трубецкой, отправили в Нерчинские рудники. Некоторое время Трубецкая не знала, куда отправили мужа. По воспоминаниям Оболенского, Екатерина Ивановна обращалась к начальству с тем, чтобы было разрешено ей следовать за Сергеем Петровичем и «долго томили её разными уклончивыми ответами». В Иркутске Трубецкая провела 5 месяцев - губернатор Цейдлер получил из Петербурга предписание уговорить её вернуться назад. Однако Екатерина Ивановна была тверда в своём решении. Тогда же в Иркутск приехала Мария Николаевна Волконская. Наконец, им предоставили положение о жёнах ссыльно-каторжных и о правилах, на которых они допускаются на заводы. Во-первых, они должны отказаться от пользования теми правами, которые принадлежали им по званию и состоянию. Во-вторых, они не могут ни получать, ни отправлять писем и денег иначе, как через заводское начальство. Далее, свидание с мужьями дозволяется им только по воле того же начальства и в том месте, которое им же будет определено. Трубецкая лишилась чувств, когда увидела сквозь тюремный забор своего мужа – бывшего князя, закованного в кандалы, одетого в короткий оборванный тулупчик, подпоясанный веревкой. Аристократка, привыкшая к изысканной кухне, Екатерина Ивановна порой вынуждена была сидеть на черном хлебе с квасом. В Благодатском руднике Трубецкая отморозила себе ноги, потому что ходила в истрепанной обуви: из теплых башмаков она сшила шапочку товарищу своего мужа. Свидания с мужьями разрешались по часу два раза в неделю в присутствии офицера. Поэтому женщины часами сидели на большом камне против тюрьмы, чтобы иногда перекинуться словом с узниками. Солдаты грубо прогоняли их, а однажды ударили Трубецкую. Женщины немедленно отправили жалобу в Петербург. А Трубецкая с тех пор демонстративно устраивала перед тюрьмой настоящий прием – усаживалась на стул и поочередно беседовала с арестантами, собравшимися внутри тюремного двора. Чтобы видеться с мужем каждый день, Екатерина Ивановна выходила на дорогу, по которой ссыльных водили на работы, и переглядывалась или даже перекидывалась словом с проходившим Трубецким. А он по пути рвал цветы, складывал для жены букетик и оставлял на обочине. Как и другие декабристки, Екатерина Ивановна умела поддержать павших духом, успокоить расстроенных, утешить огорченных. Сергей Трубецкой в Петровском заводе часто говаривал: «На что нам окна, когда у нас четыре солнца!», имея в виду, кроме своей жены, Нарышкину, Фонвизину и Розен, живших в одном с ним тюремном отделении. В конце 1839 года истек срок каторги для Сергея Петровича Трубецкого. Семья получила приказ выехать на поселение в село Оек в 30 верстах от Иркутска. Переезд на новое место был омрачен смертью младшего сына Владимира, прожившего всего год. Эту первую утрату Трубецкие переживали особенно тяжело. Занятия хозяйством, помощь местным крестьянам помогали отвлечься от горестных дум, а их было немало. В сентябре 1840 года умер второй сын Трубецких, Никита. Все меньше оставалось у княгини сил и здоровья, все чаще страдала она приступами ревматизма. В конце января 1842 года, опасаясь скорой смерти, Екатерина Ивановна составила завещание, в котором просила своих сестер позаботиться о детях и муже. По состоянию здоровья и для учебы детей Трубецкая обратилась к властям с просьбой разрешить ей переезд в Иркутск. В 1845 году такое разрешение было получено. По иронии судьбы дом, в котором поселились Трубецкие в Знаменском предместье Иркутска, раньше был загородной дачей того самого губернатора Цейдлера, который восемнадцать лет назад пытался не пустить княгиню к мужу в Нерчинские рудники. Дом оказался просторным и уютным, но больше всего радовал княгиню большой красивый сад. Странники, бездомные, нищие всегда находили у Трубецких приют и внимание. Неизвестный художник. Дочери Трубецких Кроме заботы о детях на плечах Екатерины Ивановны лежала забота о воспитанниках, которые появлялись в ее доме: дочерях М. К. Кюхельбекера Анне и Юстине, сыне ссыльнопоселенца А. Л. Кучевского Федоре, дочери бедного чиновника Неустроева Марии и подруге дочерей Анне (фамилия ее не сохранилась). Все они без исключения были окружены доброй заботой и вниманием. В январе 1846 года до Иркутска дошло известие о кончине И. С. Лаваля, отца Екатерины Ивановны. Последние полгода старый граф был очень болен, и его жена пыталась добиться разрешения императора на свидание дочери с умирающим отцом, но все ее старания оказались напрасными. Николай I был верен своей клятве и не позволил ступить на землю европейской России никому из «своих друзей 14 декабря» и их близких. Четыре года спустя скончалась и мать декабристки, так и не увидев ни своей старшей дочери, ни внуков, рожденных в Сибири. Но именно в них оказалось продолжение жизни знаменитого и несчастного рода… Последние годы жизни Екатерина Ивановна все реже и реже выходила из дома, и в конце концов из-за ревматических болей ей пришлось передвигаться по комнатам в деревянном кресле на колесах. Нежная забота мужа и детей, конечно, продлила ее земные дни, но, к сожалению, ненадолго. Всю весну и лето 1854 года княгиня проболела. Она уже не вставала с постели, ее мучил сухой кашель, и врачи, старавшиеся облегчить ее участь, оказались бессильны. В 7 часов утра 14 октября 1854 года Екатерина Ивановна скончалась на руках мужа и детей. Говорили, что в последний путь жену «государственного преступника» провожал весь Иркутск. Современники писали, что такие многолюдные похороны этот город видел впервые. Гроб с телом покойной несли монахини женского Знаменского монастыря, в стенах которого и нашла свой последний приют Е. И. Трубецкая. Ее похоронили рядом с умершими ранее детьми Никитой и Софьей… По амнистии императора Александра II от 22 августа 1856 года, Трубецкой был восстановлен в правах дворянства. Его дети по указу от 30 августа 1856 года могли пользоваться княжеским титулом. Трубецкой не имел права жить постоянно в Москве. Приезжая туда с разрешения полиции, он отказывался делать новые знакомства и ограничивался кругом своих родственников и старых знакомых, говоря, что не желает «быть предметом чьего бы то ни было любопытства». По отзыву одного современника, он был в это время «добродушен и кроток, молчалив и глубоко смиренен». С.П. Трубецкой. 1860 год

Имена жен декабристов в далеком 1826 году знал весь московский свет. Судьбы их стали предметом обсуждений и сочувствия. Одиннадцать женщин пожертвовали всем, отказавшись от привычных благ, чтобы разделить печальную участь своих возлюбленных.

В 1871 году поэт Николай Некрасов пишет поэму "Русские женщины" - жены декабристов Трубецкого и Волконского стали главными героинями произведения. В те годы институт семьи имел огромное значение в обществе. Даже не разделяя политических взглядов и, возможно, где-то осуждая поступок своих избранников, женщины следовали за мужьями, оставляя самое дорогое - своих детей. Такой сильной была вера в брак, семью и Бога.

Эти истории достойны внимания, нам есть чему поучиться у этих бесстрашных женщин! Некрасов и жены декабристов жили примерно в одно время. Это дало возможность поэту так пронзительно описать истории несчастных женщин. Что ждало их в дороге? Как тяжело они расставались с близкими? Какая участь их ждала впереди? Некрасов расскажет о подвиге жен декабристов, раскрыв в двух историях - Екатерины Трубецкой и Марии Волконской - весь ужас знакомства с суровым севером и бесконечную боль расставания с близкими.

История декабря

После правления Александра I, которое длилось 24 года, в 1825 году к власти пришел его младший брат Николай. Присяга была назначена на 14 декабря 1925 года. В этот день в столице Российской Империи – Петербурге – произошла попытка государственного переворота. После длительного правления Александра Благословенного Россия, уставшая от бесконечных войн, хотела мира и спокойствия.

Восстание организовала группа дворян-единомышленников, большинство из которых были гвардейскими офицерами. Главной же целью восставших была либерализация российского общественно-политического строя: учреждение временного правительства, отмена крепостного права, равенство всех перед законом, демократические свободы (прессы, исповеди, труда), введение суда присяжных, введение обязательной военной службы для всех сословий, выборность чиновников, смена формы правления на конституционную монархию или республику. Несмотря на достаточно длительную подготовку восстание было сразу же подавлено.

В июле 1826 года на кронверке Петропавловской крепости были повешены пять заговорщиков и руководителей восстания декабристов: К.Ф. Рылеев, П. И. Пестель, СИ. Муравьев-Апостол, М.П. Бестужев-Рюмин и П.Г. Каховский. Остальные одиннадцать единомышленников были сосланы в Сибирь. Именно за ними в ссылку отправились их жены.

Екатерина Трубецкая

Княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая, урожденная графиня Лаваль родилась в Санкт-Петербурге в 1800году. Отец Иван Степанович был образованный и обеспеченный французский эмигрант, который приехал в Россию во время французской революции. В столице он познакомился со своей женой, графиней Александрой Григорьевной, наследницей миллионов из очень обеспеченной петербуржской семьи. В браке у них родилось две дочери, Екатерина и Софья. Своим детям чета Лаваль дала превосходное образование, окружив малышек роскошью и самыми квалифицированными преподавателями.

Естественно, Екатерина никогда ни в чем не нуждалась, была далека от приготовления еды и домашних хлопот, окруженная с детства прислугой, она не всегда могла даже самостоятельно одеться.

Богатство, блеск! Высокий домНа берегу Невы,Обита лестница ковром,Перед подъездом львы,Изящно убран пышный зал,Огнями весь горит.

Семья Лаваль много времени проводили в Европе, где в 1819 году Катрин познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким, которому на тот момент исполнилось 29 лет. Образованный, богатый, ветеран войны с Наполеоном, полковник Трубецкой был очень завидный жених. Молодые люди полюбили друг друга и в 1820 году обвенчались.

Юная жена не догадывалась, что муж вот уже несколько лет готовит восстание со своими соратниками. Екатерина была озабочена больше отсутствием в их семье детей, которых очень хотела.

Именно первая часть этой поэмы Некрасова посвящена жене декабриста Трубецкого. После событий 14 декабря Екатерина была первой, кто выдвинул желание последовать за мужем на каторгу. Долгие 6 месяцев сам царя Николай I своим указом пытался сдержать порывы обезумевшей от горя женщины.

Ах! вам ли жить в стране такой,Где воздух у людейНе паром - пылью ледянойВыходит из ноздрей?Где мрак и холод круглый год,А в краткие жары -Непросыхающих болотЗловредные пары?Да... страшный край!Оттуда прочь Бежит и зверь лесной,Когда стосуточная ночь Повиснет над страной...

Но Екатерина была непреклонна. Строки Некрасова очень реалистично рисуют переживания девушки, хотя поэма о женах декабристов написана была уже после всех событий в 1871 году.

Ах!.. Эти речи поберечьВам лучше для других.Всем вашим пыткам не извлечьСлезы из глаз моих!Покинув родину, друзей,Любимого отца,Приняв обет в душе моейИсполнить до концаМой долг, - я слез не принесуВ проклятую тюрьму -Я гордость, гордость в нем спасу,Я силы дам ему!Презренье к нашим палачам,Сознанье правотыОпорой верной будет нам.

Екатерина Ивановна увидела мужа только в 1927 году, приняв все условия, касающиеся жен ссыльно-каторжных. Женщине пришлось отказаться от всех дворянских привилегий и своего миллионного состояния.

Бумагу эту подписать! Да что вы?... Боже мой!Ведь это значит нищей статьИ женщиной простой!Всему вы скажете "прости",Что вам дано отцом,Что по наследству перейтиДолжно бы к вам потом!Права имущества, права Дворянства потерять!

Так, после всех испытаний, в 1830 году у Трубецких родилась первая дочь Александра. В конце 1839 года Трубецкой отбыл каторгу, и они всей семьей поселились в селе Оек. К тому времени в семье уже было пятеро детей. Еще через шесть лет семье дали разрешение поселиться в Иркутске, где у них родилось еще двое детей.

Трубецкая совершила поистине героический поступок для своего времени. Муки, пережитые ей при расставании с отцом, тяжесть дороги до места назначения, которая заняла более трех месяцев, потеря всех званий и материальных благ, все это очень точно опишет Некрасов в своей поэме "Русские женщины" и расскажет о том, как выживали жены декабристов в Сибири.

Умерла Екатерина Ивановна в Иркутске на 54-ом году жизни от рака. Муж переживет ее на 4 года. К этому времени в живых у них останется четверо детей из семи рожденных.

Мария Волконская

Княгиня Мария Николаевна Волконская была второй из декабристок, кто последовал за своим мужем в ссылку. Как и предыдущая героиня, Мария была из знатного рода Раевских. Внучка самого Ломоносова, она была знакома с Пушкиным, являлась дочерью героя войны 1812 года Николая Раевского. Девушка росла в богатстве и роскоши.

Мы жили в большом, подгородном дому.Детей поручив англичанке,Старик отдыхал.Я училась всему,Что нужно богатой дворянке.А после уроков бежала я в садИ пела весь день беззаботно,Мой голос был очень хорош, говорят,Отец его слушал охотно...

Маша была очень образована, владела в совершенстве несколькими языками, прекрасно играла на рояле, имела чудесный голос.

В августе 1824 года состоялось знакомство Марии и князем Сергеем Волконским. Брак этот был заключен, скорее, по расчету, нежели по любви: отец решил, что дочери пора выходить замуж. В любом случае семейная жизнь продлилась недолго: уже через 3 месяца Волконского арестовали. Мария уже была беременна.

Пока длились судебные тяжбы, Марию держали в неведенье. После рождения сына и вынесения приговора супругу отчаянная женщина приняла решение последовать за мужем в Сибирь, но встретила решительный протест авторитарного отца. Однако это не остановило девушку, и, оставив сына родным, она отправилась в Иркутск. Тяжелейшее расставание с малышом опишет Некрасов в поэме, посвященной женам декабристов.

Последнюю ночь провела яС ребенком. Нагнувшись над сыном моим,Улыбку малютки родногоЗапомнить старалась; играла я с нимПечатью письма рокового.Играла и думала: «Бедный мой сын!Не знаешь ты, чем ты играешь!Здесь участь твоя: ты проснешься один,Несчастный! Ты мать потеряешь!»И в горе упав на ручонки егоЛицом, я шептала, рыдая:«Прости, что тебя, для отца твоего,Мой бедный, покинуть должна я...»

Сердце разрывается, когда читаешь строки Некрасова...

Но, подписав те же условия, что и Трубецкая, для жен каторжников, жена декабриста Волконская в одночасье лишилась всего. Начались тяжелые одинокие будни, которые омрачили известия о смерти сына, а затем и отца. Что пережила эта женщина - невозможно представить, ведь мужа она увидела только в 1829 году. Описанием этой трогательной встречи, закончится поэма Некрасова, посвященная женам декабристов.

И вот он увидел, увидел меня!И руки простер ко мне: «Маша!»И стал, обессиленный словно, вдали...Два ссыльных его поддержали.По бледным щекам его слезы текли,Простертые руки дрожали...

В 1830 году у семьи родилась девочка Софья, но сразу умерла. Только рождение второго сына в 1832 году вернуло Марию к жизни. Через три года был освобожден от заводской работы муж, тогда же у Волконских родилась вторая дочь Елена.

Сергей Григорьевич занимался сельским хозяйством, Мария - образованием детей и творчеством. Жены декабристов в Сибири не сидели без дела.

В 1856 году Волконские вернулись в Москву, где попытались наладить светскую жизнь, много путешествовали с детьми и внуками. Но подорванное севером здоровье не давало полноценно наслаждаться жизнью. В возрасте 59 лет Мария скончалась от продолжительной болезни. Через два года умер и Сергей Григорьевич.

Александра Муравьева

За свою недолгую жизнь Александра успела разделить судьбу мужа в Сибири и родить шестерых детей!

Александра была признанной петербуржской красавицей. Знакомство с капитаном Гвардейского генерального штаба Никитой Михайловичем Муравьевым привело к венчанию в 1823 году. На момент ареста мужа Александра ждала уже третьего ребенка. В 1826 году Александра Григорьевна отправилась вслед за мужем, оставив трех маленьких детей на попечении свекрови.

Какая сумасшедшая любовь и самоотверженность сподвигли женщину броситься в это тяжкое путешествие, оставив троих детей? Некрасов и жены декабристов жили в царской России - это позволило поэту точно описать характер женщин, суровую сибирскую реальность и доброту русского народа.

Луна плыла среди небесБез блеска, без лучей,Налево был угрюмый лес,Направо - Енисей.Темно! Навстречу ни души,Ямщик на козлах спал,Голодный волк в лесной глушиПронзительно стонал,Да ветер бился и ревел,Играя на реке,Да инородец где-то пелНа странном языке.Суровым пафосом звучалНеведомый языкИ пуще сердце надрывал,Как в бурю чайки крик...

Девушке суждено было пережить мучительную дорогу до места каторги мужа, все тяготы жизни в Сибири, и при этом родить там еще троих детей! В ссылке ей приходит страшное известие: в Петербурге у нее умирает сын, следом ее горячо любимая мама, а затем и отец. Но на этом беды не заканчиваются: вскоре умирают две дочери, родившиеся уже в Сибири. Такие немыслимые страдания не могли не оставить след на когда-то пышущей здоровьем и молодостью женщине.

В 1932 году в возрасте 28 лет она умирает от простуды. Ее муж Никита Михайлович переживет жену на 11 лет.

Полина Гебль

Жанетта-Полина Гебль прожила долгую жизнь, из которой 30 лет оставила в Сибири. Приехав в 1823 году на работу в Москву из Франции, она случайно знакомится с будущим декабристом Иваном Анненковым. Любовь, вспыхнувшая между молодыми людьми, дает толчок молодой модистки последовать вслед за мужем после неудачного восстания. В браке у пары рождается 18 детей, из которых выжить будет суждено только семи.

У Полины и Ивана была поистине удивительная любовь. До последних дней своих она ухаживала за супругом, как за ребенком, и до самой смерти не снимала с руки браслета, отлитого Николаем Бестужевым из кандалов ее мужа. После смерти Поли, Иван Александрович впал в глубокую депрессию и через год умер.

Анна Розен

Анна Васильевна Малиновская имела дворянские корни, прекрасное образование и веселый нрав. Она была последней из жен декабристов, кто последовал за мужем в Сибирь. Тяжело пришлось расставаться с пятилетним сыном Евгением, которого ей будет суждено увидеть только через 8 лет.

С мужем, бароном Андреем Евгеньевичем (фон) Розеном, Анну связывали действительно нежные и глубокие чувства. Несмотря на все испытания семья Розен сохранили нежность и любовь друг к другу на протяжении почти 60 лет! В браке у них родилось семеро детей, двое из которых умерли в детстве. Барон пережил супругу всего на 4 месяца.

Александра Ентальцева

Александру Васильевну Ентальцеву отличало от своих подруг по несчастью отсутствие дворянского происхождения, титулов и богатых родственников. Она росла сиротой и достаточно рано вышла замуж. Но брак не сложился: молодая женщина ушла от мужа-игромана, оставив на его попечении маленькую дочь.

Знакомство с Андреем Васильевичем Ентальцевым, командиром конно-артиллерийской роты, перевернуло судьбу уже немолодой женщины. Андрей Васильевич не отличался красотой и веселым нравом, но был добр, внимателен и заботлив. Уставшая от одиночества и мечтавшая обрести тихое семейное счастье Александра соглашается на брак, а в последствии отправляется за мужем в Сибирь.

Жизнь Александры Васильевны не отличалась от других женщин, несмотря на разницу в происхождении. Подвиг жен декабристов объединил их в общей беде, сплотил и помог выжить в непривычных условиях севера. К несчастью, в 1845 году от частых болезней умирает ее супруг. По закону она не могла вернуться домой в Москву и должна была оставаться на севере пожизненно. Только в 1856 году ей был разрешен выезд. Она вернулась на родину, где через 2 года скончалась.

Елизавета Нарышкина

Елизавета Петровна Коновницына была единственной дочерью в семье ветерана войны, генерала Петра Петровича Коновницына. С будущим мужем Михаилом Михайловичем Нарышкиным Елизавета познакомилась на одном из балов в 1823 году, будучи фрейлиной императрицы. Через год пара поженилась. В браке у Нарышкиных родилась дочь Наталья, к сожалению, девочка прожила всего три месяца и ей было суждено было стать первой и единственной дочерью в семье.

Дальше события развивались стремительно. После восстания Михаил по приговору был сослан в Читу, куда вслед за мужем отправилась Елизавета. В ссылке семья провела 10 лет, потом Нарышкина определили рядовым в Кавказский корпус, и семья переехала в Тульскую область.

Амнистированные в 1856 году Нарышкины долгое время прожили в Париже. Все это время жена занималась благотворительностью, соотечественники вспоминают ее доброй и отзывчивой, всегда готовой прийти на помощь. Умерла и похоронена Елизавета была в Москве, вместе с единственной дочерью и мужем.

Камилла Ивашева

Камилла Ле Дантю была гувернанткой в семье генерал-майора П. Н. Ивашева. Красавица сразу влюбилась в сына хозяина Ивана, кавалергардского офицера, старше ее на 11 лет. Чувства свои девушке приходилось скрывать, так как неравный брак был невозможен в то время.

После ареста Ивашева девушка решилась открыть свои чувства возлюбленному, чем шокировала не только своего избранника, но и его семью. В сложившихся обстоятельствах теперь уже бывшей гувернантке разрешили отправиться в Сибирь за своей любовью уже в роли невесты, так как Василий Петрович хоть и был удивлен, но возражать против брака не стал. В 1830 году молодые встретились и через неделю оформили свои отношения в доме Волконских. За девять лет брака в семье родилось четверо детей, но при последних родах Камилла скончалась вместе с малышом. Через год умер и Иван.

Александра Давыдова

Александра Ивановна была самой "непопулярной" из всех жен декабристов, так как не имела ни рода, ни статуса, ни достойного образования. Ее отличали смиренный нрав и скромность. Девушке было 17 лет, когда молодой 26-летний Давыдов вскружил голову наивной Александре. За шесть лет совместной жизни у пары родилось 6 детей, которых ей придется оставить, последовав за мужем в Сибирь. Расставание далось женщине очень нелегко, сердце матери болело, и эта боль никогда не утихала.

Позже в ссылке у Давыдовых родится еще семеро детей, что сделает их самой многодетной парой в поселении. Муж Василий Львович умрет в 1855 году, не дожив год до амнистии. Большая семья вскоре после его смерти вернется в родные края, где глава семейства, почтенная Александра Ивановна, проживет остаток жизни в окружении близких, любящих и уважающих ее детей и внуков. Она умрет в возрасте 93 лет и будет похоронена на Смоленском кладбище.

Наталья Фонвизина

Апухтина Наталья Дмитриевна была дворянского происхождения и росла очень набожным ребенком. В 19 лет она вышла замуж за своего двоюродного дядю Михаила Александровича Фонвизина, который был старше ее на 16 лет.

Сумасшедшей любви между супругами не было, это был, скорее, выгодный брак, нежели романтичный. Высокая религиозность толкнула женщину последовать за мужем и оставить двух маленьких сыновей на попечение родни. Два сына, рожденные уже в ссылке, умрут, не прожив и года. Несчастная судьба постигнет и оставшихся в Москве Дмитрия и Михаила - они умрут в 25 и 26 лет. Пережить эту утрату Наталье поможет вера и бескорыстная помощь нуждающимся. В 1853 году Фонвизины вернутся домой, но проживут после ссылки всего год.

Мария Юшневская

Мария Казимировна Круликовская была полькой по происхождению, воспитывалась в католической вере. От первого брака у нее осталась дочь, которой в будущем не разрешат следовать вместе с матерью в Сибирь. С мужем, декабристом Алексеем Петровичем Юшневским, совместных детей не было.

В ссылке оба супруга занимались преподаванием, что так и осталось основным заработком Марии Казимировны после скоропостижной смерти мужа в 1844 году. После амнистии в 1855 году женщина вернулась в имение в Киевской губернии. Умерла в Киеве в возрасте 73 лет.

Декабристы прошли свой нелегкий путь от Сенатской площади до Нерчинских рудников и от Нерчинских рудников до могилы. И на всем этом нелегком пути их поддерживали их жены. Эти хрупкие нежные создания, которые только вчера порхали на балах и сплетничали в светских гостиных, даже не предполагали, какой груз кладут на свои хрупкие плечи.

Преодолев многочисленные препятствия, первой выехала в Сибирь двадцатилетняя дочь графа Лаваля, Екатерина Ивановна Трубецкая. Она проложила дорогу остальным женам и невестам декабристов.

Следом одна за другой, обгоняя друг друга в пути, отправились: Александра Григорьевна Муравьева, Наталья Дмитриевна Фонвизина, Анна Васильевна Розен, Мария Юшневская, Александра Ивановна Давыдова, Елизавета Петровна Нарышкина, Александра Васильевна Ентальцева, Полина Гейбель, она же Прасковья Егоровна Анненкова, Камилла Ле-Дантю, в замужестве Ивашева. Среди них - незнатные, как Александра Васильевна Ёнтальцева и Александра Ивановна Давыдова, или жестоко бедствовавшая в детстве Полина Гебль, невеста декабриста Анненкова. Но большая часть - княгини Мария Николаевна Волконская и Екатерина Ивановна Трубецкая. Александра Григорьевна Муравьева - дочь графа Чернышева. Елизавета Петровна Нарышкина, урожденная графиня Коновницына, баронесса Анна Васильевна Розен, генеральские жены Наталья Дмитриевна Фонвизина и Мария Казимировна Юшневская - принадлежали к знати.

Николай I предоставил каждой право развестись с мужем - «государственным преступником». Однако женщины пошли против воли и мнения большинства, открыто поддержав опальных. Они отрешились от роскоши, оставили детей, родных и близких и пошли за мужьями, которых любили. Добровольное изгнание в Сибирь получило громкое общественное звучание.

Сегодня трудно представить себе, чем была Сибирь в те времена: «дно мешка», конец света, за тридевять земель. Для самого быстрого курьера - более месяца пути. Бездорожье, разливы рек, метели и леденящий душу ужас перед сибирскими каторжниками - убийцами и ворами.

Первой - на другой же день вслед за каторжником-мужем - в путь отправилась Екатерина Ивановна Трубецкая. В Красноярске сломалась карета, заболел провожатый. Княгиня продолжает путь одна, в тарантасе. В Иркутске губернатор долго запугивает ее, требует - еще раз после столицы! - письменного отречения от всех прав, Трубецкая подписывает его. Через несколько дней губернатор объявляет бывшей княгине, что она продолжит путь «по канату» вместе с уголовными преступниками. Она соглашается.

Второй была Мария Волконская. День и ночь мчится она в кибитке, не останавливаясь на ночлег, не обедая, довольствуясь куском хлеба и стаканом чая. И так почти два месяца - в лютые морозы и пургу. Последний вечер перед отъездом из дома она провела с сыном, которого не имела права взять с собой. Малыш играл большой красивой печатью царского письма, в котором высочайшим повелением разрешалось матери покинуть сына навсегда. "Нет такой жертвы, - писала кн. М. Н. Волконская родным из Нерчинских рудников, - которой я не принесла бы, чтобы: разделять участь моего мужа, и потеря титулов и богатства - для меня, конечно, вовсе не потеря: на что была бы мне жизнь вдали от него?: Мой долг был поделить мою жизнь между Сергеем и моим сыном, но надо обладать большею силою духа, нежели какой я обладаю, чтобы покинуть своего мужа, увидав то положение, в которое он ввергнут. Теперь на мне нет вины перед моим бедным ребенком; если я не с ним, то не по моей воле".

Отправляясь в Сибирь, они лишались дворянских привилегий и переходили на положение жён ссыльнокаторжных, ограниченных в правах передвижения, переписки, распоряжения своим имуществом и т. д. В Иркутске Волконскую, как и Трубецкую, ожидали новые препятствия. Не читая, она подписала страшные условия, поставленные властями; каждая из них давала подписку следующего содержания:

1. «Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, делается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет признаваема не иначе, как женою ссыльнокаторжного, и с тем вместе примет на себя переносить все, что состояние может иметь тягостного, ибо даже и начальство не в состоянии будет защищать ее от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, которые найдут в том, как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущего равную с ним участь, себе подобною; оскорбления сии могут быть даже насильственные. Закоренелым злодеям не страшны наказания».

2. «Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне».

3. «Ни денежных сумм, ни вещей многоценных с собой взять не дозволено; это запрещается существующими правилами и нужно для собственной безопасности по причине, что сии места населены людьми, готовыми на всякого рода преступления».

4. «Отъездом в Нерчинский край уничтожается право на крепостных людей, с ними прибывших».

Создавая всевозможные препятствия к отъезду жен декабристов, Николай I ставил условием такого отъезда оставление детей в европейской России. Из всех препятствий это было самое жестокое.

До отъезда в Сибирь детей не было лишь у кн. Е. И. Трубецкой и Е. П. Нарышкиной, остальные должны были расстаться (и возможно, навсегда) со своими детьми. Несмотря на то, что, уезжая, женщины оставляли детей попечению любящих родственников и были уверены, что о них будут бережно заботиться, тоска, беспокойство за их участь и чувство вины, пусть и невольной, никогда не покидали их сердца.

Безмерно тягостным был переезд в забайкальские «каторжные норы». Только героические усилия и неиссякаемая энергия этих женщин-декабристок дали им силу преодолеть расстояние в 7 тысяч верст, и притом в зимние вьюги, стужу. Они мчались туда, в край отверженных, по, бескрайнему кандальному тракту почти без остановок, обгоняя партии арестантов и каторжников.

Их было 11, этих героических женщин. Они не были членами тайных обществ, не принимали участия в восстании 14 декабря 1825 года. Но их имена вписаны в историю политической ссылки.

Жизнь в рудниках.

Семь тысяч верст пути позади - и женщины в Благодатском руднике, где их мужья добывают свинец. Десять часов каторжного труда под землей. Потом тюрьма, грязный, тесный деревянный дом из двух комнат. В одной - беглые каторжники-уголовники, в другой - восемь декабристов. Комната делится на каморки - два аршина в длину и два в ширину, где ютятся несколько заключенных. Низкий потолок, спину распрямить нельзя, бледный свет свечи, звон кандалов, насекомые, скудное питание, цинга, туберкулез и никаких вестей извне. И вдруг - любимые женщины!

Когда Трубецкая сквозь щель тюремного забора увидела мужа в кандалах, в коротком, оборванном и грязном тулупчике, худого, бледного, она упала в обморок. Приехавшая вслед за ней Волконская, потрясенная, опустилась перед мужем на колени и поцеловала его кандалы.

М. Н. Волконская так описывает этот период жизни в своих воспоминаниях:

«По выполнении различных несносных формальностей, Бурнашев, начальник рудников, дал мне подписать бумагу, по которой я согласилась видеться с мужем только два раза в неделю в присутствии офицера и унтер-офицера, никогда не приносить ему ни вина, ни пива, никогда не выходить из деревни без разрешения заведующего тюрьмою и, - еще какие-то другие условии. И это после того, как я покинула своих родителей, своего ребенка, свою родину, после того, как проехала 6 тысяч верст и дала подписку, по которой отказывалась от всего и даже от защиты закона, - мне заявляют, что я и на защиту своего мужа не могу более рассчитывать. Итак, государственные преступники должны подчиняться всем строгостям закона, как простые каторжники, но не имеют права на семейную жизнь, даруемую величайшим преступникам и злодеям. Я видела, как последние возвращались к себе по окончании работ, занимались собственными делами, выходили из тюрьмы; лишь после вторичного преступления на них надевали кандалы и заключали в тюрьму, тогда как наши мужья были заключены и в кандалах со дня своего приезда. Бурнашев, пораженный моим оцепенением, предложил мне ехать в Благодатск на другой же день, рано утром, что я и сделала; он следовал за мной в своих санях.

На другой день по приезде в Благодатск я встала с рассветом и пошла по деревне, спрашивая о месте, где работает муж. Я увидела дверь, ведущую как бы в подвал для спуска под землю, и рядом с нею вооруженного сторожа. Мне сказали, что отсюда спускаются наши в рудник; я спросила, можно ли их увидеть на работе; этот добрый малый поспешил мне дать свечу, нечто вроде факела, и я, в сопровождении другого, старшего, решилась спуститься в этот темный лабиринт. Там было довольно тепло, но спертый воздух давил грудь; я шла быстро и услышала за собой голос, громко кричавший мне, чтобы я остановилась. Я поняла, что это был офицер, который не хотел мне позволить говорить с ссыльными. Я потушила факел и пустилась бежать вперед, так как видела в отдалении блестящие точки: это были они, работающие на небольшом возвышении. Они спустили мне лестницу, я влезла по ней, ее втащили, - и, таким образом, я могла повидать товарищей моего мужа, сообщить им известия из России и передать привезенные мною письма. Мужа тут не было, не было ни Оболенского, ни Якубовича, ни Трубецкого; я увидела Давыдова, обоих Борисовых и Артамона Муравьева. Они были в числе первых 8-ми, высланных из России и единственных, попавших в Нерчинские заводы. Между тем, внизу офицер терял терпение и продолжал меня звать; наконец, я спустилась; с тех пор было строго запрещено впускать нас в шахты. Артамон Муравьев назвал эту сцену «моим сошествием в ад». Было запрещено (в Большом заводе) не только с нами видеться, но и здороваться с нами; все, кого мы встречали, сворачивали в другую улицу или отворачивались. Наши письма вручались открытыми Бурнашеву, отсылались им в канцелярию коменданта, затем шли в канцелярию гражданского губернатора в Иркутске и, наконец, в Петербург в III отделение канцелярии его величества, там, что они шли бесконечно долгое время, пока доходили до наших родственников. »

Николай I отнял у женщин все имущественные и наследственные права, разрешив лишь нищенские расходы на жизнь, в которых женщины должны были отчитываться перед начальником рудников.

Ничтожные суммы держали Волконскую и Трубецкую на грани нищеты. Пищу они ограничили супом и кашей, от ужинов отказались. Обед готовили и отправляли в тюрьму, чтобы поддержать узников. Привыкшая к изысканной кухне Трубецкая одно время ела только черный хлеб, запивая его квасом. Эта избалованная аристократка ходила в истрепанных башмаках и отморозила себе ноги, так как из своих теплых башмаков сшила шапочку одному из товарищей мужа, чтобы защитить его голову от падающих в шахте обломков породы.

Каторжное житье никто не мог рассчитать наперед. Однажды Волконская и Трубецкая увидели начальника рудников Бурнашева со свитой. Выбежали на улицу: под конвоем вели их мужей. По деревне разнеслось: - «Секретных судить будут!» Оказалось, заключенные объявили голодовку, когда надсмотрщик тюрьмы запретил им общаться между собой и отобрал свечи. Но властям пришлось уступить. Конфликт на этот раз разрешился мирно. Или вдруг среди ночи выстрелы подняли на ноги всю деревню: пытались бежать уголовные каторжники. Пойманных били плетьми, чтобы узнать, где они взяли деньги на побег. А деньги-то дала Волконская. Но никто и под пытками не выдал ее.

Вот что писала в своих воспоминаниях М. Н. Волконская о русском народе, о людях, которые ее окружали:

«Здесь кстати упомянуть, как правительство ошибается относительно нашего доброго русского народа. В Иркутске меня предупреждали, что я рискую подвергнуться оскорблениям или даже быть убитой в рудниках и что власти не будут в состоянии меня защитить, так как эти несчастные не боятся больше наказаний. Теперь я жила среди этих людей, принадлежащих к последнему разряду человечества, а, между тем, мы видели с их стороны лишь знаки уважения; скажу больше: меня и Каташу они просто обожали и не иначе называли наших узников, как «наши князья», «наши господа», а когда работали вместе с ними в руднике, то предлагали исполнять за них урочную работу; они приносили им горячий картофель, испеченный в золе. Эти несчастные, по окончании срока каторжных работ, выдержав наказание за свои преступления, большею частью, исправлялись, начинали трудиться на себя, делались добрыми отцами семьи и даже брались за торговлю. Немного нашлось бы таких честных людей среди выходящих из острогов во Франции или понтонов в Англии».

Жизнь в Чите.

Осенью 1827 года декабристов из Благодатска перевели в Читу. В читинской тюрьме было более 70 революционеров. Теснота, кандальный звон раздражали и без того измученных людей. Но именно здесь стала складываться дружная декабристская семья. Дух коллективизма, товарищества, взаимного уважения, высокая нравственность, равенство, независимо от разности социального и материального положения господствовали в этой семье. Ее связующим стержнем стал святой день 14 декабря, и жертвы, принесенные ради него. Восемь женщин были равноправными членами этого уникального содружества.

Очень хорошо этот период жизни и черты характера восьми живших в Чите декабристок описан в воспоминаниях М. Н. Волконской:

«Наконец, мы приехали в Читу, уставшие, разбитые, и остановились у Александрины Муравьевой. Нарышкина и Ентальцева недавно прибыли из России. Мне сейчас же показали тюрьмы, или острог, уже наполненный заключенными: тюрем было три, вроде казарм, окруженных частоколами, высокими, как мачты. Одна тюрьма была довольно большая, другие - очень маленькие. Александрина жила против одной из последних, в доме казака, который устроил большое окно из находившегося на чердаке слухового отверстия. Александрина повела меня туда и показывала заключенных, называла мне их по именам по мере того, как они выходили в свой огород. Они ходили, кто с трубкой, кто с заступом, кто с книгой. Я никого из них не знала; они казались спокойными, даже веселыми и были очень опрятно одеты. В числе их были совсем молодые люди, выглядевшие 18-ти - 19-летними, как, например, Фролов и братья Беляевы.

Каземат в Чите с трудом умещал узников. В 1828 г. Николай I распорядился построить новую тюрьму для декабристов в Петровском заводе. А. Г. Муравьева писала отцу: «Тюрьма выстроена на болоте, здание не успело просохнуть, здесь темно, за отсутствием окон нельзя проветривать комнаты». Женщины подняли такой шум, что пришло разрешение прорубить окна. Скоро Александра Григорьевна выстроила в Петровском заводе просторный дом с библиотекой, детской и садом. В ее распоряжении была гувернантка, горничная и повар. Муравьевы вели самостоятельное хозяйство и, как все семейные, делали крупные взносы в артель заключенных. Муравьева хлопотала не только о своей семье, но и о нуждающихся декабристах, посылая им все необходимое из своего дома, часто при этом забывая о себе. Она всегда находила ласковое слово, чтобы утешить ближнего. И. И. Пущин вспоминал: «Непринужденная веселость с доброй улыбкой на лице не покидала ее в самые тяжелые минуты первых годов нашего исключительного существования. Она всегда умела успокоить и утешить – придавала бодрость другим».

С тех пор, как женам разрешили жить в тюрьме, по вечерам собирались вместе: читали, музицировали. М. А. Бестужев вспоминал: «Явилась мода читать в их присутствии литературные произведения не слишком серьезного содержания, и то была самая цветущая пора стихотворений, повестей, рассказов и мемуаров»

Наши ходили на работу, но так как в окрестностях не было никаких рудников, - настолько плохо было осведомлено наше правительство о топографии России, предполагая, что они есть во всей Сибири, - то комендант придумал для них другие работы: он заставлял их чистить казенные хлева и конюшня, давно заброшенные, как конюшни Авгиевы мифологических времен. Так было еще зимой, задолго до нашего приезда, а когда настало лето, они должны были мести улицы. Мой муж приехал двумя днями позже нас со своими товарищами и с неизбежными их спутниками. Когда улицы были приведены в порядок, комендант придумал для работ ручные мельницы; заключенные должны были смолоть определенное количество мука в день; эта работа, налагаемая как наказание в монастырях, вполне отвечала монастырскому образу их жизни. Так провела большая часть их 15 лет своей юности в заточения, тогда как приговор установлял ссылку и каторжные работы, а никак не тюремное заточение.

Мне нужно было искать себе помещение. Нарышкина уже жила с Александриною. Я пригласила к себе Ентальцеву и, втроем с Каташей, мы заняли одну комнату в доме дьякона; она была разделена перегородкой, и Ентальцева взяла меньшую половину для себя одной. Этой прекрасной женщине минуло уже 44 года; она была умна, прочла все, что было написано на русском языке, и ее разговор был приятен. Она была продано душой и сердцем своему угрюмому мужу, бывшему полковнику артиллерии. Каташа была нетребовательна и всем довольствовалась, хотя выросла в Петербурге, в великолепном доме Лаваля, где ходила по мраморным плитам, принадлежавшим Нерону, приобретенным ее матерью в Риме, - но она любила светские разговоры, была тонкого и острого ума, имела характер мягкий и приятный.

Заговорив о своих подругах, я должна вам сказать, что к Александрине Муравьевой я была привязана больше всех; у нее было горячее сердце, благородство проявлялось в каждом ее поступке; восторгаясь мужем, она боготворила его и хотела, чтобы мы к нему относились так же. Никита Муравьев был человек холодный, серьезный - человек кабинетный никак не живого дела; вполне уважая его, мы, однако же, не разделяли ее восторженности. Нарышкина, маленькая, очень полная, несколько аффектированная, но, в сущности, вполне достойная женщина; надо было привыкнуть к ее гордому виду, и тогда нельзя было ее не полюбить. Фонвизина приехала вскоре после того, как мы устроились; у нее было совершенно русское лицо, белое, свежее, с выпуклыми голубыми глазами; она была маленькая, полненькая, при этом - очень болезненная; ее бессонницы сопровождались видениями; она кричала по ночам так, что слышно было на улице. Все это у нее прошло, когда она переехала на поселение, но только осталась мания, уставив на вас глаза, предсказывать вам вашу будущность, однако и эта странность у нее потом прошла. По возвращении в Россию, она лишилась мужа и 53 лет от роду вышла вторично замуж за Пущина, крестного отца моего сына.

Анненкова приехала к нам, нося еще имя м-ль Поль. Это была молодая француженка, красивая, лет 30; она кипела жизнью и веселием и умела удивительно выискивать смешные стороны в других. Тотчас по ее приезде комендант объявил ей, что уже получил повеление его величества относительно ее свадьбы. С Анненкова, как того требует закон, сняли кандалы, когда повели в церковь, но, по возвращении, их опять на него одели. Дамы проводили м-ль Поль в церковь; она не понимала по-русски и все время пересмеивалась с шаферами - Свистуновым и Александром Муравьевым. Под этой кажущейся беспечностью скрывалось глубокое чувство любви к Анненкову, заставившее ее отказаться от своей родины и от независимой жизни. Когда она подавала просьбу его величеству о разрешении ей ехать в Сибирь, он был на крыльце; садясь в коляску, он спросил ее: «Вы замужем?» - «Нет, государь, но я хочу разделить участь сосланного». Она осталась преданной женой и нежной матерью; она работала с утра до вечера, сохраняя при этом изящество в одежде и свой обычный говор. На следующий год к нам приехала Давыдова. Она привезла с собой мою девушку Машу, которая умолила моих родителей позволить ей ехать ко мне. Позже прибыли к нам еще три дамы (всего десять), о которых я расскажу в свое время.

Они поселились близ тюрьмы в деревенских избах, сами готовили еду, ходили за водой, топили печи. Полина Анненкова вспоминала: - «Дамы наши часто приходили ко мне посмотреть, как я приготовляю обед, и просили их научить то сварить суп, то состряпать пирог. Когда приходилось чистить курицу, со слезами на глазах сознавались, что завидуют моему умению все делать, и горько жаловались на самих себя за то, что не умели ни за что взяться».

Рядом не было врачей, и когда в Благодатске у кн. М. Н. Волконской заболел зуб, она просто прижгла его раскаленным гвоздем. Бытовые трудности, физические страдания были для женщин ничто в сравнении с моральными. Они переживали за здоровье декабристов. По рапортам лекаря Благодатского рудника, "Трубецкой страдает болью горла и кровохарканьем. Волконский слаб грудью. Давыдов слаб грудью, и у него открываются раны". Они "видели мужей своих за работою в подземелье, под властью грубого и дерзкого начальства". Свидания с мужьями разрешались по часу два раза в неделю в присутствии офицера. Дамы стали для декабристов "ангелами-спасителями".

Вот как описывает помощь, которую оказывали осужденным декабристки, А. П. Беляев: «Сначала из наших дам, этих добрых наших гениев, мы застали одну Александру Григорьевну Муравьеву. Потом, когда в нововыстроенный большой каземат к нам перевели товарищей, бывших в Благодатских рудниках, с ними приехали княгиня Трубецкая и княгиня Волконская, которые жили с ними в рудниках. Они заняли квартиры близ каземата, куда допускались для свидания с мужьями и родными два раза в неделю. В одно из этих свиданий чуть было не произошла страшная катастрофа, описанная уже у других декабристов в их записках.

В первое лето однажды мы ходили по своему двору, как вдруг увидели подъехавшую карету. Нарышкин, гулявший с нами, узнал карету своей жены, бросился к ней, позабыв, что перед ним частокол, а она, когда вышла из кареты и увидела его за частоколом в оковах, упала в обморок. Тут началась страшная суматоха между всеми нами: кто бежал за водой, которую все же нельзя было подать сквозь частокол, ни через частокол очень высокий; некоторые же из товарищей догадались послать за дежурным плац-адъютантом, который принес ключ от ворот и выпустил Нарышкина к жене его, которую сейчас же увела к себе Александра Григорьевна Муравьева, увидевшая карету и в это время вышедшая из своей квартиры.

Первое время после нашего приезда, конечно, мы не имели ни провизии, ни посуды и ничего устроенного для нашего содержания. Нам шло по 8 копеек, полагавшихся по закону на сосланных в работы, и, конечно, мы бы должны были сидеть на одном хлебе и воде, но в это-то самое время мы имели такое содержание, которое можно назвать роскошным. Все это присылалось от наших дам. Чего не приносили нам от этих чудных добрых существ! Чего должно было им стоить это наше прокормление! Каких хлопот и забот требовало оно от них лично, потому что это была дикая пустыня, а не столица, где с деньгами можно все устроить, не беспокоя себя. И вот теперь только в первый раз мне пришел в голову вопрос: как они это делали? Где брали все то, что нам присылали. Откуда могли они доставать такие огромные количества провизии, которые нужны, чтоб удовлетворить такую артель, - ведь нас было сначала человек тридцать, а потом еще более. Пока не устроилась артель, не был выбран хозяин, определены повара и чередовались дежурные по кухне, пока это все устроилось, говорю, прошло много времени, и во все это время эти великодушные существа, отказывая, я думаю, себе во всем, к чему они привыкли в прежней жизни, не переставали кормить нас, можно сказать, роскошно. Кто, кроме всемогущего Мздовоздателя, может достойно воздать вам, чудные ангелоподобные существа! Слава и краса вашего пола! Слава страны, вас произрастившей! Слава мужей, удостоившихся такой безграничной любви и такой преданности таких чудных идеальных жен! Вы стали поистине образцом самоотвержения, мужества, твердости при всей юности, нежности и слабости вашего пола. Да будут незабвенны имена ваши!»

Они соединили их с тем миром, который был навсегда потерян после политической смерти. Они соединили родственников и друзей, взяв на себя нелегкий труд по переписке. Каждой из них приходится писать по десять, двадцать, а то и тридцать писем в неделю. Иногда не остается времени на собственные письма. "Не сетуйте на меня, добрые, бесценные мои Катя, Лиза, за краткость письма моего, - пишет А. И. Давыдова дочерям, - на этой почте столько писем мне писать, что я насилу выбрала время для этих нескольких строк". Дамы заботятся о доставлении "материальных средств к существованию" и "моральной пище для духовной жизни". Они дают в каземате "охоту жить, чтобы не убивать любящих нас и любимых нами", - вспоминал М. А. Бестужев. При этом дамы не замыкаются в своем кругу, "теплота их сердец" разливается на всех окружающих их людей, память о них среди сибиряков носит благоговейно-религиозный характер.

Свидания с мужьями разрешались всего лишь два раза в неделю в присутствии офицера. Поэтому любимым времяпрепровождением и единственным развлечением женщин было сидеть на большом камне напротив тюрьмы, иногда перекинуться словом с узниками.

Солдаты грубо прогоняли их, а однажды ударили Трубецкую. Женщины немедленно отправили жалобу в Петербург. А Трубецкая с тех пор демонстративно устраивала перед тюрьмой целые «приемы»: усаживалась на стул и поочередно беседовала с арестантами, собравшимися внутри тюремного двора. Беседа имела одно неудобство: приходилось довольно громко кричать, чтобы услышать друг друга. Но зато, сколько радости доставляло это заключенным!

Женщины быстро сдружились, хотя были очень разные. Невеста Анненкова приехала в Сибирь еще под именем мадемуазель Полина Гебль: «монаршей милостью» ей разрешено было соединить свою жизнь со ссыльным декабристом. Когда Анненкова повели в церковь венчаться, с него сняли кандалы, а по возвращении опять надели и увели в тюрьму. Полина, красивая и изящная, кипела жизнью и весельем, но все это было как бы внешней оболочкой глубоких чувств, заставивших молодую женщину отказаться от своей родины и независимой жизни.

Общей любимицей была жена Никиты Муравьева - Александра Григорьевна. Ни одна из декабристок, пожалуй, не удостоилась столь восторженных похвал в воспоминаниях сибирских изгнанников. Даже женщины, весьма строгие к представительницам своего пола и столь разные, как Мария Волконская и Полина Анненкова, здесь единодушны:- «Святая женщина. Она умерла на своем посту».

Александра Муравьева была олицетворением извечного женского идеала, редко достижимого в жизни: нежная и страстная возлюбленная, самоотверженная и преданная жена, заботливая, любящая мать. «Она была воплощенная любовь» - по словам декабриста Якушкина. «В делах любви и дружбы она не знала невозможного»,- вторит ему И. И. Пущин.

Муравьева стала первой жертвой Петровского завода - следующего после Читы места каторжных работ революционеров. Она умерла в 1832 году двадцати восьми лет. Никита Муравьев стал седым в тридцать шесть - в день смерти жены.

Еще при переходе каторжан из Читы в Петровский завод женская колония пополнилась двумя добровольными изгнанницами - приехали жены Розена и Юшневского. А через год - в сентябре 1831-го состоялась еще одна свадьба: к Василию Ивашеву приехала невеста Камилла Ле-Дантю.

Женщины-декабристки многое сделали в Сибири, Прежде всего они разрушили изоляцию, на которую власти обрекли революционеров. Николай I хотел всех заставить забыть имена осужденных, изжить их из памяти. Но вот приезжает Александра Григорьевна Муравьева и через тюремную решетку передает И. И, Пущину стихи его лицейского друга Александра Пушкина, Стихотворные строки «Во глубине сибирских руд» рассказали декабристам о том, что они не забыты, что их помнят, им сочувствуют.

Родные, друзья пишут узникам. Им же запрещено отвечать (право на переписку они получали только с выходом на поселение). В этом сказался все тот же расчет правительства на изоляцию декабристов. Этот замысел разрушили женщины, связавшие заключенных с внешним миром. Они писали от своего имени, копируя иногда письма самих декабристов, получали для них корреспонденцию и посылки, выписывали газеты и журналы.

Каждой женщине приходилось писать десять, а то и двадцать писем в неделю. Нагрузка была столь весомой, что не оставалось времени иногда написать собственным родителям и детям. «Не сетуйте на меня, добрые, бесценные мои Катя, Лиза, за краткость письма моего,- пишет Александра Ивановна Давыдова дочерям, оставленным у родственников. - У меня столько хлопот теперь, и на этой почте столько писем мне писать, что я насилу выбрала время для этих нескольких строк».

Находясь в Сибири, женщины вели непрестанную борьбу с петербургской и сибирской администрацией за облегчение условий заключения. Они называли в лицо коменданта Лепарского тюремщиком, добавляя, что ни один порядочный человек не согласился бы принять эту должность без того, чтоб не стремиться к облегчению участи узников. Когда генерал возражал, что его за это разжалуют в солдаты, те, не замедлив, отвечали: - «Ну что же, станьте солдатом, генерал, но будьте честным человеком».

Старые связи декабристок в столице, личное знакомство некоторых из них с царем удерживали иногда тюремщиков от произвола. Обаяние молодых образованных женщин, случалось, укрощало и администрацию, и уголовников.

Женщины умели поддержать павших духом, успокоить возбужденных и расстроенных, утешить огорченных. Естественно, что сплачивающая роль женщин увеличилась с появлением семейных очагов (с тех пор, как женам разрешили жить в тюрьме), а затем и первых «каторжных» детей - воспитанников всей колонии.

Разделяя судьбу революционеров, отмечая каждый год вместе с ними «святой день 14 декабря», женщины приближались к интересам и делам своих мужей (о которых не были осведомлены в прошлой жизни), становились как бы их соучастниками. «Вообрази, как они мне близки, - писала М. К. Юшневская из Петровского завода, - живем в одной тюрьме, терпим одинаковую участь и тешим друг друга воспоминаниями о милых, любезных родных наших».

Был край, слезам и скорби посвященный,-

Восточный край, где розовых зарей

Луч радостный, на небе там рожденный,

Не услаждал страдальческих очей,

Где душен был и воздух, вечно ясный,

И узникам кров светлый докучал,

И весь обзор обширный и прекрасный

Мучительно на волю вызывал.

Вдруг ангелы с лазури низлетели

С отрадою к страдальцам той страны,

Но прежде свой небесный дух одели

В прозрачные земные пелены,

И вестники благие Провиденья

Явилися, как дочери земли,

И узникам с улыбкой утешенья

Любовь и мир душевный принесли.

И каждый день садились у ограды,

И сквозь нее небесные уста

По капле им точили мед отрады.

С тех пор лились в темнице дни, лета,

В затворниках печали все уснули,

И лишь они страшились одного, -

Чтоб ангелы на небо не вспорхнули,

Не сбросили б покрова своего.

Жизнь на поселении в Иркутской области.

Медленно тянулись в изгнании годы, подрастали дети. И здесь декабристок ждало еще одно испытание.

Из воспоминаний М. Н. Волконской:

« Вскоре мы были страшно напуганы предположением, что у нас отнимут наших детей, по повелению его величества. Генерал - губернатор Руперт вызвал однажды к себе моего мужа, Никиту Муравьева, Трубецкого, жившего в деревне в 30 верстах от нас, и тех из их товарищей, которые были женаты. Я сейчас поняла, что дело шло о наших детях. Эти господа отправились, и невозможно передать, какие я перенесла томления и муки, пока они не вернулись. Наконец, я увидела, что они возвращаются; муж, выходя из экипажа, сказал мне; «Ты угадала, дело касается детей; их хотят увезти в Россию, лишить их имени и поместить в казенные учебные заведения». - «Но приказано ли взять их силою?» - «Нет, государь только предлагает это матерям». Услыхав эти слова, я успокоилась, мир и радость опять наполнили мое сердце. Я вас схватила и стала душить в моих объятьях, покрывая вас поцелуями и говоря вам: «Нет, вы меня не оставите, вы не отречетесь от имени вашего отца». Все же отец колебался в своем отказе, говоря, что не имеет права мешать вашему возвращению в Россию, но это был лишь порыв чрезмерного чувства долга по отношению к вам. Он сдался на мои просьбы и на мой довод, что, против того, вы можете когда-нибудь упрекнуть родителей в том, что они лишили вас вашего имени без вашего на то согласия. Словом, настало вновь общее спокойствие, так как и товарищи Сергея послали свой отказ генерал - губернатору. Этот недобрый человек, думая только, как бы выказать свою служебную ровность, донес его величеству, что государственные преступники до того будто закоснели в своих преступлениях, что, вместо благодарности его величеству за отеческое предложение, отнеслись к нему с пренебрежением. Между тем, мы выразили свой отказ самым вежливым образом, так как действительно доброе чувство побудило государя предложить нам воспитать наших детей на его счет, хотя он и поставил при этом условие, сообразное с его личным взглядом на вещи.

Москва и Петербург становились все более отдаленными воспоминаниями. Даже те, у кого мужья умирали, не получали права на возвращение. В 1844 году в этом отказали вдове Юшневского, в 1845-м - Ентальцевой.

М. Н. Волконская вспоминала:- «Первое время нашего изгнания я думала, что оно, наверное, кончится через пять лет, затем я себе говорила, что это будет через десять, потом через пятнадцать лет, но после 25 лет я перестала ждать, я просила у бога только одного: чтоб он вывел из Сибири моих детей».

Из-за Урала шли новые и новые партии ссыльных. Спустя 25 лет после декабристов везли на каторгу петрашевцев, в их числе и Ф. М. Достоевского. Декабристам удалось добиться свидания с ними, помочь продуктами, деньгами. «Они благословили нас в новый путь»,- вспоминал Достоевский.

Заключение.

Немногие декабристы дожили до амнистии, пришедшей в 1856 году после тридцатилетней ссылки и не всем женам декабристов суждено снова увидеть родину и своих оставленных дома детей и близких, но вернувшиеся сохранили ясность сердца - сквозь долгие годы страданий, надежд и разочарований, грустных воспоминаний о прошлом и тягостных мыслей об ускользающей жизни. Из одиннадцати женщин, последовавших за мужьями в Сибирь, три остались здесь навечно. Александра Муравьева, Камилла Ивашева, Екатерина Трубецкая. Последней умерла в 1895 году девяностотрехлетняя Александра Ивановна Давыдова. Умерла, окруженная многочисленным потомством, уважением и почтением всех, знавших ее.

Русская передовая общественность справедливо расценила этот поступок жен декабристов, как акт огромного общественного звучания, а не только как подвиг любви и супружеской верности. Сам факт добровольного следования жен за «государственными преступниками», противниками самодержавия и крепостничества, их работа в Сибири в условиях строжайшего надзора получили большое политическое и широкое общественное значение.

Лишенные, по существу, всех прав, жены декабристов на протяжении долгих лет своей сибирской жизни не переставали бороться вместе с мужьями против произвола чиновников, за право на человеческое достоинство в условиях ссылки, помогая тем, кто нуждался в их помощи. Жены декабристов - дочери из известных дворянских родов - держали себя гордо, свободно и подчеркнуто независимо в отношении сибирского начальства, большого и малого, которое не только вынуждено было считаться, но и боялось их.

Даже Николай I , тотчас после казни пяти декабристов, писал: "Этих женщин я больше всего боюсь", а много лет спустя сказал: "Они проявили преданность, достойную уважения, тем более, что столь часто являлись примеры поведения противоположного".

В этих женщинах, в их моральном авторитете и силе воле декабристы находили особую поэзию жизни. «Слава и краса вашего пола! Слава страны, вас произрастившей! Слава мужей, удостоившихся такой безграничной любви и такой преданности таких чудных идеальных жен!: да будут незабвенны имена ваши!", - писал декабрист А. П. Беляев

Их подвиг опоэтизирован Н. А. Некрасовым в поэме "Русские женщины" (первоначальное название - "Декабристки").

Поэт в уста Марии Волконской вложил такие слова:

Теперь перед нами дорога добра,

Дорога избранников Бога!

Найдём мы униженных, скорбных мужей.

Но будем мы им утешеньем,

Мы кротостью нашей смягчим палачей,

Страданье осилим терпеньем.

Опорою гибнущим, слабым, больным

Мы будем в тюрьме ненавистной

И рук не положим, пока не свершим

Обета любви бескорыстной!.

Чиста наша жертва - мы всё отдаём

Избранникам, нашим и Богу.

И верю я: мы невредимо пройдём

Всю трудную нашу дорогу.

«Спасибо женщинам: они дадут несколько прекрасных строк нашей истории»,- сказал современник декабристок, поэт П. А. Вяземский, узнав об их решении.

Прошло много лет, но мы не перестаем восхищаться величием их любви бескорыстной душевной щедростью и красотой.

Биографии декабристок.

АННЕНКОВА (Гебль) Прасковья (Полина) Егоровна (09. 06. 1800 - 14. 09. 1876), жена (с апреля 1828) И. А. Анненкова, француженка, последовавшая за Анненковым в Сибирь и обвенчавшаяся 4. 4. 1828 с ним в Чите.

Родилась в Лотарингии, в замке Шампаньи, близ Нанси, в семье офицера.

В литературе встречается, что настоящие имя и фамилия - Жаннета Поль. После смерти отца сеньора Поля - роялистского офицера - опека над состоянием была поручена, минуя мать, посторонним людям, кои растратили его. Вследствие чего детство и ранняя юность Полины прошли в бедности, и она вынуждена была зарабатывать шитьем, а затем поступить в Париже в коммерческий дом Моно. В 1823 году покидает Францию и в надежде заработать едет в Россию, возможно в это время и меняет фамилию, чтобы не компрометировать собственную, известную во Франции (возможно это происходит и ранее, в момент поступления на работу в Париже). В России служит старшей продавщицей в торговом доме Диманси, где и знакомится со своим будущим мужем. Знакомство окрепло в Пензе на ярмарке, где модный магазин Диманси показывает новые фасоны, а поручик Анненков покупает лошадей для своей части.

Отказывается тайно венчаться с Анненковым, венчаться открыто не решаются из-за возможного несогласия матери Ивана Александровича.

Во время следствия пытается уговорить мать Анненкова дать денег на побег и заграничный паспорт, в просьбе отказано, рискуя жизнью, переплывает на челноке Неву, по которой идут зимние льды, для свидания с Иваном Александровичем.

10 декабря 1826 г. И. А. Анненкова отправляют в Иркутск, узнав об этом, Гебль добивается разрешения на брак с ним.

После амнистии 1856 г. возвращается с мужем в европейскую Россию. Носила крест и браслет, сделанные из кандалов мужа Бестужевым. Кстати, на портрете, весьма, вероятно изображен именно этот крест.

Дети: Александра (р. 11. 4. 1826 ум. 1880-х, замужем за майором Алексеем Гр. Тепловым), Ольга (19. 5. 1830 - 10. 3. 1891, замужем за генерал-майором Константином Ивановичем Ивановым), Владимир (р. 18. 10. 1831, ум. после 1897, в 1850 на гражданской службе) Иван (8. 11. 1835 - 1886, в 1850 в Тобольском гимназии вместе с братом Николаем), Николай (р. 15. 12. 1838, ум. около 1873) и Наталья (28. 6. 1842 - 1894).

ТРУБЕЦКАЯ (Лаваль) Екатерина Ивановна (21. 10. 1800 - 14. 10. 1854, в Иркутске).

Отец - гр. Лаваль, бежавший в Россию от французской революции, мать - Александра Григорьевна Козицкая. Семья была очень богата, считается, что в доме на полу лежал мрамор, по которому ступала нога Нерона.

Она собрала ценнейшую коллекцию картин, жемчужиной которой были полотна Рубенса, Рембрандта, Рейнсдаля. Дворец Лавалей на Английской набережной блистал изысканной красотой и роскошью убранства. Современников поражало великолепие баллов, которые давались в этом доме. На них бывала вся петербургская знать, император Александр I. На литературных и музыкальных вечерах присутствовали известные писатели, музыканты и художники. Юная Екатерина слушала, как свои сочинения читали здесь В. А. Жуковский, Н. И. Гнедич, Н. М. Карамзин. Детство и юность ее протекали счастливо и безоблачно.

Сергей Трубецкой и Каташа, как ласково называли ее родные, познакомились в Париже. Князь происходил из родовитой семьи. Во время войны 1812 года он прославил свое имя в боях при Бородине, Кульме, Лейпциге. Образованная, милая девушка с ясными синими глазами очаровала его.

12 мая 1821 года они обвенчались в Париже в маленькой церкви при русском посольстве и вскоре вернулись в Петербург. Начались четыре года счастья. Сергей Трубецкой отличался добрым, спокойным характером, "имел просвещенный ум", был всеми любим и уважаем, Екатерина Ивановна страстно его любила и была счастлива с ним.

Екатерина Ивановна была одной из немногих жен декабристов, которая догадывалась о противоправительственной деятельности своего мужа, отговаривала от этого рискованного шага его товарищей. В своих воспоминаниях ее сестра З. И. Лебцельтерн воспроизводит разговор между Екатериной Ивановной и Сергеем Муравьевым-Апостолом:

"Екатерина Ивановна не выдержала; пользуясь своей дружбой к Сергею Муравьеву, она подошла к нему, схватила за руку и, отведя в сторону, воскликнула, глядя прямо в глаза:

"Ради Бога, подумайте о том, что вы делаете, вы погубите нас всех и сложите свои головы на плахе". Он, улыбаясь, смотрел на нее: "Вы думаете, значит, что мы не принимаем все меры с тем, чтобы обеспечить успех наших идей?" Впрочем, С. Муравьев-Апостол тут же постарался представить, что речь шла об "эпохе совершенно неопределенной".

Ночь после восстания 14 декабря супружеская пара провела у сестры Екатерины Ивановны Зинаиды и ее мужа австрийского дипломата в здании посольства. Явившиеся жандармы объявили, что имеют предписание арестовать князя Трубецкого. Трубецкой последовал за ними, поручив шурину позаботиться о жене. Его доставили во дворец на допрос к царю Николаю I. "Ваша участь будет ужасна! Какая милая жена, вы погубили вашу жену!" - кричал император.

Ожидать пощады действительно не приходилось. Князь Трубецкой имел богатый "послужной список" участника тайных обществ.

По возвращении из заграничного похода в Россию в 1816 году Сергей Петрович становится одним из основателей первого декабристского общества "Союз Спасения", принимает участие в деятельности "Союза Благоденствия". В 1822 году вместе с Н. М. Муравьевым, К. Ф. Рылеевым, Е. П. Оболенским он становится руководителем Северного общества.

Трубецкой был убежденным сторонником умеренного крыла декабризма и постепенных реформ, поэтому выступал за введение конституционной монархии и освобождение крестьян с небольшим земельным наделом.

На последнем собрании тайного общества перед восстанием 13 декабря Трубецкой был избран диктатором (военным руководителем) мятежников. Однако, терзаемый сомнениями, страхом стать причиной кровопролития, на площадь не явился.

На следующий день после ареста Екатерине Ивановне принесли записку, написанную рукой мужа. Он писал: "Не сердись, Катя. Я потерял тебя и погубил, но без злого умысла. Государь велит передать тебе, что я жив и "живым" останусь". Прочитав письмо, Екатерина Ивановна решила просить императора о свидании с мужем и возможности переписываться с ним.

Трубецкой был осужден по первому разряду к смертной казни, замененной пожизненной каторгой. Только мысль о любимой жене удерживает его от отчаяния.

Екатерина Ивановна направляет Николаю I просьбу о разрешении разделить участь мужа. Разрешение получено. На следующий же день после отправки Трубецкого на каторгу семья Лавалей прощается с любимой дочерью.

Екатерина Ивановна последовала за мужем в Сибирь, прибыла в Благодатский рудник в ноябре 1826. Прожила с С. П. Трубецким до своей смерти – в 1854 г она умерла в Иркутске и была похоронена в Знаменском монастыре.

Долго не могли иметь детей, Трубецкая даже лечилась на водах. Злые языки, вроде Н. И. Греча, объясняли отсутствие детей супружеской холодностью. Дети: Александра (2. 2. 1830 - 30. 7. 1860), замужем за Николаем Романовичем Ребиндером; Елизавета (16. 1. 1834 - 1923 или февраль 1918), замужем за Петром Васильевичем Давыдовым; Никита (10. 12. 1835 - 15. 9. 1840); 3инаида (6. 5. 1837 - 11. 7. 1924), замужем за Николаем Дмитриевичем Свербеевым; Владимир (4. 9. 1838 - 1. 9. 1839); Екатерина (ум. 1841); Иван (13. 5. 1843 - 17. 3. 1874), женат на кн. В. С. Оболенской; Софья (15. 7. 1844 - 19. 8. 1845).

Сестра - Зинаида (1805 -?), жена австрийского посланника при русском дворе Людвига Лебцельтерна. Оставила воспоминания о Е. И. и С. П. Трубецком. Очень, надо сказать, верноподданнические.

ФОНВИЗИНА (Апухтина) Наталья Дмитриевна (1. 4. 1803/05 - 10. 10. 1869).

Родилась в дворянской семье. Отец - Дмитрий Акимович Апухтин (1768 год - 1838 год), помещик, предводитель костромского дворянства. Мать - Марья Павловна Фонвизина (1779 год - 1842 год). Дед - Апухтин Иоаким Иванович губернатор Симбирского и Уфимского наместничества в 1783 - 1784 годах, член суда над Е. И. Пугачевым.

В юности пыталась бежать в монастырь. В нее всю жизнь был влюблен Павел Сергеевич Бобрищев-Пушкин.

В сентябре 1822 года вышла замуж за М. А. Фонвизина. После ареста мужа приезжает в Санкт-Петербург. Тайно переписывается с мужем. Через некоторое время уезжает в Москву, где 4 февраля 1826 года у нее родился второй сын. В апреле 1826 года Наталия Дмитриевна ещё раз приезжает в Санкт-Петербург. Последовала за мужем в Сибирь. Прибыла в Читу в марте 1828 года. В Чите болела. Вслед за мужем переехала в Петровский завод в 1830 году. В Петровском заводе родила двоих детей, которые умерли в раннем возрасте.

По указу от 8 ноября 1832 года М. А. Фонвизин был отправлен на поселение в Енисейск. Сначала местом их поселения был назначен Нерчинск. Родственники Фонвизиных выхлопотали им разрешение на Енисейск. Фонвизины прибыли в Енисейск 20 марта 1834 года. В Енисейске занималась переводами, шитьем, первой в городе начала выращивать цветы.

3 марта 1835 года Фонвизиным было разрешено переехать в Красноярск. Выехали из Енисейска не ранее декабря 1835 года. Разрешено переехать в Тобольск 30 октября 1837 года, прибыли в Тобольск 6 августа 1838 года. В семье Фонвизиных воспитывались дети жителей Тобольска (Мария Францева, Николай Знаменский и др.).

В 1850 году в Тобольске добилась свидания в тюрьме с Ф. М. Достоевским, М. В. Петрашевским и другими петрашевцами. От Петрашевского узнала, что её сын Дмитрий также принадлежал к кружку петрашевцев. Оказывала петрашевцам помощь.

13 февраля 1853 года Фонвизину было разрешено вернуться на родину, и жить в имении брата Марьино Бронницкого уезда Московской губернии с учреждением строжайшего полицейского надзора и воспрещением въезда в Москву и Петербург.

Выехали из Тобольска 15 апреля 1853 года. Прибыли в Москву 11 мая 1853 года, а уже 12 мая 1853 года отправлены в Марьино. Фонвизин умер 30 апреля 1854 года в Марьине, похоронен в Бронницы у городского собора.

В 1856 году Наталия Дмитриевна ездила в Тобольск. Вероятно, посещала Ялуторовск, где жил И. И. Пущин.

В августе 1856 года по манифесту Александра II И. И. Пущин был амнистирован. В декабре 1856 года Пущин приехал из Сибири в Санкт-Петербург. В мае 1857 года в имении друга И. И. Пущина, Эрастово состоялся брак Пущина с Наталией Дмитриевной. 3 апреля 1859 года Пущин скончался, был похоронен вместе с Михаилом Александровичем Фонвизиным. После смерти Пущина Наталия Дмитриевна переехала из Марьина в Москву. В последние годы жизни была парализована. Умерла 10 октября 1869 года. Похоронена в бывшем Покровском монастыре. Могила не сохранилась.

Дети: Дмитрий (26. 8. 1824 - 30. 10. 1850), студент Петербургского университета, петрашевец, ум. в Одессе в семье П. Н. Поливанова; Михаил (4. 2. 1826 - 26. 11. 1851), отставной подпоручик лейб-гвардии. Преображенского полка, ум. в Одессе; родившиеся и умершие в Петровском заводе - Богдан, Иван (1832 - 1834).

ЮШНЕВСКАЯ (Круликовская) Мария Казимировна (1790 - 1863), дочь Казимира Павловича Круликовский, в 1808 он - главный провиантский комиссионер 8 класса при молдавской армии.

В первом браке - за Анастасьевым, с которым развелась.

Письмом от 11. 10. 1826 из Тульчина на имя А. X. Бенкендорфа она просила о разрешении следовать за мужем в Сибирь. Дело осложнялось желанием ее дочери от первого брака сопровождать мать, разрешено ехать одной без дочери - 16. 12. 1828.

После смерти А. П. Юшневского генерал-губернатор Восточной Сибири В. Я. Руперт немедленно вошел с представлением о разрешении М. К. Юшневской возвратиться в принадлежавшее ей имение в Киевской губернии, но в этом было отказано (доклад 13. 6. 1844), разрешено вернуться только по докладу 24. 7. 1855 с установлением за нею секретного надзора.

Дочь от первого брака - София Алексеевны (вышла затем замуж за художника Христиана Рейхеля, во втором браке за дворянином Орловым).

У Юшневской был какой-то конфликт с декабристом Штейнгелем, о котором он упоминает в своих письмах, но причина конфликта мне неизвестна.

МУРАВЬЕВА (Чернышева) Александра Григорьевна (1804 - 22. 11. 1832). Жена (с 22. 2. 1823) Н. М. Муравьева, последовала за мужем в Сибирь (разрешение от 12. 10. 1826, прибыла в Читу в феврале 1827). Боготворила мужа.

Александра Григорьевна Муравьева, урожденная Чернышева, происходила из знатного и богатого графского рода Чернышевых, который возвысился в эпоху Петра Великого и окончательно укрепил свое влияние и богатство при Екатерине II. Отец семейства - Григорий Иванович Чернышев был «офранцуженным екатерининским вельможей», «большим чудаком и мотом». Его супруга – Елизавета Петровна Чернышева была заботливой матерью, которая лично занималась воспитанием своих детей. В семье было шесть дочерей, которые получили приличное для своего времени и круга светское образование и единственный сын Захар, который был зачислен эстандарт-юнкером в Кавалергардский полк.

Когда Александрина, так звали на французский манер Александру Григорьевну близкие, познакомилась с Никитой Михайловичем Муравьевым, ей едва минуло двадцать лет. Графиня, красавица, прекрасно образованная, обладающая тонким вкусом, она, казалось, родилась для счастья, которое и нашла в лице будущего супруга. В феврале 1823 года состоялась их свадьба. К моменту восстания у Муравьевых было двое детей, и Александрина была беременна третьим ребенком. Они были совершенно счастливы.

23-летняя молодая женщина уже 30 декабря прибыла в Петербург, и нашла в себе силы, чтобы поддержать любимого супруга, сразу заявив, что намерена следовать за ним в Сибирь. В несчастье, которое обрушилось на Александру Григорьевну, ее поддержали родители, которые не стали удерживать дочь от поездки в Сибирь. А сестры с восторгом отнеслись к брату Захару, Никите, кузенам, считая их героями. Их понятия любви к ближним были так высоки, что они просили позволения у императора разделить изгнание с сестрой. Они всю жизнь обожали Александрину, считали ее героиней и после ее смерти свято хранили память о ней.

Во время пребывания мужа в крепости, Александрина прислала ему свой акварельный портрет кисти художника П. Ф. Соколова, с которым Никита Михайлович не расставался до конца своих дней. «Мне достаточно взглянуть на твой портрет, и он меня поддерживает», - писал ей благодарный супруг.

Ее любовь к мужу и сознание того, что она будет для него поддержкой, превозмогли ее сильную привязанность к детям. К моменту ареста мужа у Муравьевых было трое малолетних детей, которые были оставлены у свекрови, тем более что существовало предписание «о не дозволении отправляться в Сибирь детям благородного звания».

Александра Григорьевна выехала к мужу из Москвы в январе 1827 г. Именно с ней А. С. Пушкин передал в Сибирь послание своему лицейскому товарищу И. И. Пущину: «Мой первый друг, мой друг бесценный» и всей колонии декабристов, ставшее знаменитым, стихотворение «Во глубине сибирских руд». Через месяц Муравьева была в Иркутске.

В 1828 г. в Чите у Муравьевых появилась «каторжная» дочь Софья, которую все называли Нонушкой, и которую нянчила и воспитывала вся декабристская колония.

Постепенно в Петровском заводе жизнь наладилась. У Муравьевых подрастала дочь Нонушка, Александрина вновь была беременна. Но каторга оставалась каторгой. Она разрывалась между мужем и дочерью, бегая постоянно из дома в каземат и обратно, часто легко одетая. Незадолго до родов она сильно простудилась. Роды оказались тяжелыми, и новорожденная дочка умерла, что стало для любящей матери очередным потрясением. Слишком много было в ее жизни потерь. После этой смерти она уже не оправилась. Незадолго до смерти она писала свекрови Екатерине Федоровне: «Я старею, милая маменька, Вы и не представляете себе, сколько у меня седых волос». Никита Михайлович стал седым в тридцать шесть лет - в день смерти своей жены. Александрина умерла 22 ноября 1832 года, ей было всего 28 лет.

М. Н. Волконская вспоминала: «Ее последние минуты были величественны: она продиктовала прощальные письма к родным и, не желая будить свою четырехлетнюю дочь Нонушку, спросила ее куклу, которую и поцеловала вместо нее. Она умерла на своем посту, и эта смерть повергла нас в глубокое уныние и горе». А. Г. Муравьеву похоронили в Петровском заводе, рядом с могилами ее двоих детей, умерших в младенчестве. По рисункам Н. А. Бестужева был поставлен памятник и создана часовенка с неугасимой лампадой. Лампада эта светилась и через 37 лет после ее смерти, потому что все эти годы ее поддерживал декабрист И. И. Горбачевский, который остался жить в Петровском заводе. Однажды он встретил на могиле Муравьевой молящегося человека, который сказал декабристу, что «счастлив преклонить колена перед могилой, где покоится прах женщины, которой он давно в душе поклоняется, слыша о ней столько доброго по всему Забайкалью».

Дети - Екатерина (16. 3. 1824 - 1870), Елизавета, Михаил (умер малолетним), Софья (15. 3. 1829 - 7. 4. 1892), в замужестве Бибикова («Нонушка», жена племянника декабристов Муравьевых-Апостолов). Прошения Е. Ф. Муравьевой, самого Н. М. Муравьева и сестер А. Г. Муравьевой о возвращении Софьи, в 1832 потерявшей мать, из Сибири в Москву (6. 1. 1833, 30. 3. 1839, 20. 6. 1839, 26. 6. 1839) отклонялись, разрешено только после смерти отца, в июне 1843 помещена в Екатерининский институт под фамилией Никитина; Ольга (11. 12. 1830 - 1831), Аграфена (р. и ум. 1832). Сестра З. Г. Чернышева.

ЕНТАЛЬЦЕВА (Лисовская) Александра Васильевна (1790 - 24. 07. 1858), жена декабриста Ентальцева А. В. В мае 1827 приехала к мужу в Читу. Вместе с ним поехала в ссылку в Березов, а затем Ялуторовск.

Ни одной из жен декабристов не пришлось столько претерпеть и выстрадать, сколько выпало на ее долю. Она рано лишилась родителей. Будучи женщиной живой и умной, она много трудилась над своим образованием.

Положение Ентальцевых на поселении было тяжелым. Угнетал суровый климат и постоянное безденежье. К тому же на Ентальцева были сделаны ложные доносы, в которых его обвиняли в разных, часто нелепых противогосударственных умыслах, которые стали причиной его преждевременной кончины.

Похоронив мужа, Александра Васильевна обратилась к правительству с просьбой разрешить ей вернуться в европейскую Россию. Согласия на это не последовало. Она прожила в Сибири еще десять лет, получая небольшое пособие от казны. Это пособие (185 р. 70 коп. серебром) было сохранено за ней пожизненно и по возвращении в Европейскую Россию после манифеста об амнистии 26. 8. 1856. Ей помогали М. Н. Волконская и жившие в Ялуторовске декабристы. Однообразное существование скрашивала переписка с товарищами по изгнанию, успевшими стать родными.

В 1845 ей разрешили вернуться из Сибири. Она сильно нуждалась и жила на пособие от казны. Только после общей амнистии, через десять лет, вернулась в Москву. Часто бывала у И. Д. Якушкина, дочери Н. М. Муравьева Софьи Никитичны Бибиковой. Самые теплые отношения сложились у нее с семьей Волконских. В апреле 1858 года Волконские отправляются за границу. Их отъезд вызывает у Александры Васильевны приступы тоски. "Я люблю над собой власть, какую люблю, а не власть этой нелепой хандры", - пишет она в одном из писем. В этом же году она умирает.

ДАВЫДОВА (Потапова) Александра Ивановна (1802 - 1895), жена (с 1819 гражданская, с мая 1825 законная) В. Л. Давыдова.

Отец - губернский секретарь - Александр Иванович Потапов. Последовала в 1828 за мужем в Сибирь.

Мемуаристы единодушно отмечают «необыкновенную кротость нрава, всегда ровное расположение духа и смирение» Александры Ивановны.

Из эпистолярного наследия мало что осталось, т. к. архив семьи Давыдовых погиб во время пожара их имения Каменка.

Дети: Мария (с 1840 замужем за Робертом Карловичем Фелейзеном), Михаил (р. 8. 11. 1820), Екатерина (20. 12. 1822 - 1904, с 1854 замужем за есаулом Енисейского казачьего полка В. Переслени), Елизавета (5. 10. 1823 - 1902), Петр (27. 6. 1825 - 1912, с 1852 женат на Е. С. Трубецкой, дочери декабриста), Николай (?).

В результате ходатайства, поданного в сентябре 1826 братьями В. Л. Давыдова Н. Н. Раевским (старшим), А. Л. и П. Л. Давыдовыми первые четверо детей, рожденные до брака родителей, в феврале 1828 по высочайшему повелению узаконены и получили фамилию Давыдовых.

В Сибири родились: Василий (20. 7. 1829 - 1873), с 1843 учился в Московском кадетском корпусе, в 1858 посещал вольным слушателем Петербургскую академию художеств, художник-любитель; Александра (р. 22. 7. 1831), Иван (р. 1834), Лев (1837 - 1896), с 1860 муж сестры П. И. Чайковского, Софья (р. 1840) в замужестве Стааль, Вера (р. 1843), замужем за Бутаковым, Алексей (1847 - 1903).

Из детей, оставленных в Европейской России, Михаил был отправлен в Одессу, Мария - в Москву, к двоюродным сестрам В. Л. Давыдова, остальные воспитывались в Каменке у дяди П. Л. Давыдова. В 1832 дочери Екатерина и Елизавета были взяты на воспитание гр. С. Г. Чернышевой-Кругликовой (старшей сестрой А. Г. Муравьевой), в 1852 они обе приехали к родителям в Красноярск; раньше, в 1850, туда приехал сын Петр.

18. 2. 1842 Николай I по докладу Бенкендорфа разрешил детей С. Г. Волконского, С. П. Трубецкого, Н. М. Муравьева и В. Л. Давыдова принять в правительственные учебные заведения с тем, чтобы они не носили фамилий их отцов, но именовались по отчеству, т. е. - Сергеевыми, Никитиными, Васильевыми. Как донес генерал-губернатор Восточной Сибири Руперт (11. 5. 1842, №106), «один только Давыдов умел понять и вполне почувствовать всю благость снисхождения и милосердия» и воспользовался этим разрешением. Его сыновья Василий (в 1843), Иван и Лев были определены в Московский кадетский корпус.

После смерти В. Л. Давыдова его семья с высочайшего разрешения, последовавшего 14. 2. 1856, возвратилась в Европейскую Россию.

По манифесту 26. 8. 1856 дети восстановлены в правах дворянства, а тем из них, которые при определении в учебные заведения названы по имени отца, возвращена фамилия.

ВОЛКОНСКАЯ (Раевская) Мария Николаевна (25. 12. 1805/7 - 10. 08. 1863), жена С. Г. Волконского (с 11. 1. 1825 г. в Киеве), последовала за мужем в Сибирь и приехала в ноябре 1826 в Благодатский рудник.

Отец Марии Николаевны - Раевский Николай Николаевич (1771 - 1829), генерал от кавалерии, участник всех военных кампаний конца XVIII - начала XIX вв. , герой Отечественной войны 1812 г. (особо отличился при Бородино: оборона батареи Раевского), участник заграничных походов 1813-1814 гг. , до 1825 г. командующий корпусом на юге России, член Государственного совета; мать - Софья Алексеевна Константинова (с 1794 г. - Раевская), дочь бывшего библиотекаря Екатерины II, внучка М. В. Ломоносова, которую в юности называли «девой Ганга», до самой смерти не примирилась с поступком дочери: последовать за мужем в Сибирь. Мария Николаевна воспитывалась дома, играла на рояле, прекрасно пела, знала несколько иностранных языков.

Ранняя юность Марии Николаевны ознаменована встречей с А. С. Пушкиным в годы его южной ссылки, их совместная поездка в Гурзуф, где поэт останавливался в доме Раевских. Кстати, по сегодняшний день в Гурзуфе существует Пушкинская аллея, а доме Раевских еще в 1993 г. находилось приемное отделение санатория (кажется, литераторов; санаторий расположен, справа от бывшего санатория МО, если стоять спиной к морю). Пушкин изобразит ее или посвятит ей свои стихи и прозу: «Кавказский пленник» (образ черкешенки), «Бахчисарайский фонтан», «Евгений Онегин» (лирическое отступление: «. как я завидовал волнам. » и прочее).

Как и жены других декабристов, она узнала о существовании тайного общества только тогда, когда большинство заговорщиков уже было в крепости. Больная, едва оправившаяся от тяжелых первых родов, Волконская сразу, без колебаний, не только стала на сторону мужа и его товарищей, но и поняла, чего требует от нее голос долга. Когда стал известен приговор, она решила, что последует за мужем в Сибирь, и осуществила это решение вопреки всем препятствиям, исходившим от семьи Раевских и от правительства".

Оставив сына у сестры Волконского, она в декабре 1826 г. пустилась в путь. Никакие трудности и внешние унижения не могли сломить энергии, питавшейся глубокой религиозностью, героическим чувством долга и сознанием, что уже одно присутствие жен в оторванной от мира каторжной глуши не только придает нравственную силу их мужьям, но и отрезвляюще действует на облеченное безграничной властью начальство.

Волконская нашла мужа в Благодатском руднике и поселилась рядом с ним, вместе со своей подругой, княгиней Е. Трубецкой, в маленькой избушке. Бодро и стойко исполняли они свой долг, облегчая участь не только мужей, но и остальных узников. К концу 1827 г. декабристов перевели в Читу, где вместо работы в рудниках их заставляли чистить конюшни, молоть зерно на ручных жерновах. В 1837 г. Волконского перевели на поселение в село Урик, под Иркутском, а в 1845 г. ему позволили жить в самом Иркутске.

По восшествии на престол Александра II последовала амнистия; Волконский с семьей вернулся на родину. В 1863 г. Волконская умерла от нажитой в Сибири болезни сердца. После нее остались записки, замечательный по скромности, искренности и простоте человеческий документ. Когда сын Волконского читал их в рукописи Некрасову, поэт по несколько раз в вечер вскакивал и со словами: "Довольно, не могу", - бежал к камину, садился к нему, схватись руками за голову, и плакал, как ребенок. Эти слезы сумел он вложить в свои знаменитые, посвященные княгине Трубецкой и Волконской поэмы, на которых воспиталось несколько поколений русских женщин.

Дети Николай (2. 1. 1826 - 17. 1. 1828), Софья (р. и ум. 1. 7. 1830), Михаил (10. 3. 1832 - 7. 12. 1909, в Риме) и Елена (28. 9. 1835 - 23. 12. 1916, замужем - 1) с 17. 9. 1850 за Дмитрием Васильевичем Молчановым 2) за Николаем Аркадьевичем Кочубеем и 3) за Александром Алексеевичем Рахмановым).

РОЗЕН (Малиновская) Анна Васильевна (22. 12. 1797 - 24. 12. 1883). Анна Васильевна Розен (урожденная Малиновская) была дочерью Василия Федоровича Малиновского - дипломата и литератора.

В 1812 году скончалась жена Василия Федоровича; через два года умер и он. О детях стали заботиться тетка со стороны матери и дядя со стороны отца. Анна, выросшая в интеллигентной семье, была хорошо образована, много читала, имела разнообразные духовные интересы. Она говорила и читала по-английски и по-французски всю лучшую иностранную литературу, а из русских писателей восхищалась Карамзиным и Жуковским.

В начале 1825 года Андрей Евгеньевич сделал ей предложение. Обручение состоялось 19 февраля 1825 года. В молодой семье царили нежность, взаимопонимание, родство интересов и взглядов на жизнь.

Андрей Евгеньевич не был участником тайных обществ, но 11 и 12 декабря 1825 года он присутствовал на совещаниях у декабристов Н. П. Репина и E. П. Оболенского. В ночь на 14 декабря Розен рассказал жене о готовящемся восстании. "Я мог ей совершенно открыться, ее ум и сердце все понимали", - напишет он в воспоминаниях.

14 декабря Розен принял участие в восстании, а 15 декабря его арестовали. На протяжении всего полугодового заключения в Петропавловской крепости Анна Васильевна как могла поддерживала мужа: писала письма, вселяющие надежду и бодрость, прогуливалась рядом с крепостью, чтобы хотя бы издалека увидеть и приветствовать его. Следственная комиссия приговорила Андрея Евгеньевича к 10 годам каторги (позже срок был сокращен до 6 лет). Через несколько дней его должны были отправить в Сибирь.

Анна Васильевна пришла на последнее свидание к мужу с шестинедельным сыном. Она сообщила Андрею Евгеньевичу о своем намерении последовать за ним в Сибирь вместе с первенцем. Муж просил не торопиться и дождаться, когда сын немного подрастет, научится ходить и говорить. Анна Васильевна добивалась разрешения взять с собой сына, но получила отказ". Он тяжело подействовал на Анну Васильевну, она заболела и уехала из Петербурга. На выручку пришла родная сестра Мария. Она обещала взять на себя заботы о маленьком Евгении и заменить племяннику мать.

Анна Васильевна выехала в Сибирь в середине 1830 года. В Петровском Заводе жены декабристов встретили ее очень приветливо. Ее спокойствию и выдержке удивлялись даже они, сами стоически пережившие немало тягостного за тюремные годы.

В сентябре 1831 года у нее родился сын, которого в честь К. Ф. Рылеева назвали Кондратием. Анна Васильевна была счастлива, несмотря на тоску по родным и непривычные бытовые трудности. В Петровском Заводе Розены жили недолго. В июне 1832 г срок каторжных работ Андрея Евгеньевича истек, и их перевели на поселение в Курган.

В Кургане уже жили декабристы, переведенные на поселение ранее. Они помогли Розенам найти квартиру. Позднее Розены купили дом с большим садом.

Когда декабристов наделили землей, Андрей Евгеньевич занялся хозяйством: сеял рожь, горох, завел небольшое стадо.

Главное в жизни Анны Васильевны - дети: три сына и дочь. "Она вся для них и в них живет и дышит", - пишет Андрей Евгеньевич друзьям. Кроме этого она успевает заниматься медициной и делает большие успехи. Оба живо интересуются всем, что происходит в мире. Родственники выписывают для них книги и журналы.

В 1837 году поступило распоряжение об отправке группы декабристов рядовыми в действующую армию на Кавказ. Среди них был и А. В. Розен. Незадолго перед этим Андрей Евгеньевич сломал ногу, но, тем не менее, он вместе с семьей покидает Курган и направляется на Кавказ.

Больная нога не позволяла Андрею Евгеньевичу принимать участие в боевых действиях, и в январе 1839 года он был уволен с военной службы рядовым. Ему было позволено поселиться в имении брата - Ментаке, близ Нарвы и жить там безвыездно под надзором полиции. После амнистии 1856 года ограничения были сняты.

Последние годы жизни Розены провели в селе Викнине. Андрей Евгеньевич пережил Анну Васильевну всего на четыре месяца.

Дети: Евгений (р. 19. 4. 1826), оставлен у тетки Марии Васильевны Малиновской (с 1834 жены декабриста В. Д. Вольховского) и находился в их семье до перевода Розена на Кавказ, в 1852 отставной штабс-ротмистр; Кондратий (р. 5. 9. 1831), назван в честь Рылеева, крестник декабриста Е. П. Оболенского; Василий (р. 29. 8. 1832); Владимир (р. 14. 7. 1832); Андрей (1841-1845); Анна (р. 6. 9. 1836), в замужестве Боброва; Софья (р. и ум. 1839). Сыновья, рожденные в Сибири, на Кавказе были определены в Грузинский дворянский батальон военных кантонистов под фамилией Розеновых, Кондратий и Василий выпущены офицерами в артиллерию - 1851, Владимир прапорщиком 4 легкой конной роты - 1853. По амнистии 26. 8. 1856 детям возвращена фамилия и титул отца.

НАРЫШКИНА (урожденная графиня Коновницына) Елизавета Петровна (1. 04. 1802 - 11. 12. 1867). Дочь бывшего военного министра Коновницына П. П. и сестра декабристов П. Коновницына. Происходила из прославленного дворянского рода.

Любовь к Отечеству и высокое понятие о чести передал Петр Петрович Коновницын своим детям. Два его сына стали декабристами. Дочь Елизавета вошла в плеяду русских женщин, украсивших историю отечества подвигом любви и бескорыстия. Она была единственной дочерью и любимицей в родительском доме, получила прекрасное образование, обладала остроумием, хорошо музицировала, пела, имела способности к рисованию. Ее приняли ко двору, она стала фрейлиной императрицы.

В 1824 году Елизавета Петровна вышла замуж за полковника Тарутинского пехотного полка Михаила Михайловича Нарышкина, человека светского, богатого и знатного. Он был членом Союза Благоденствия, затем Северного общества. В 1825 году участвовал в подготовке восстания в Москве. В начале 1826 года последовал приказ о его аресте.

Елизавета Петровна ничего не знала о противоправительственной деятельности мужа, и произошедшее было для нее жестоким ударом. Он был осужден по четвертому разряду к каторжным работам на 8 лет.

Избалованную, выросшую в роскоши женщину не смутили суровые условия, в которые ставились жены, пожелавшие разделить участь мужей: лишение дворянства, имущественных прав, права возвращения в европейскую Россию до смерти мужа и многое другое.

В письме к своей матери Елизавета Петровна пишет, что поездка на каторгу к мужу необходима для ее счастья.

В мае 1827 года Е. П. Нарышкина приезжает в Читу. Издали виден окруженный частоколом острог. Она заглядывает в щель и видит мужа в тюремной одежде, в цепях. Она громко зовет его. Он узнает голос жены и подбегает к частоколу. Тюремный вид мужа, звон кандалов так поражает Елизавету Петровну, что она теряет сознание. Ее приводят в чувство, разрешают свидание с мужем.

Приезжают все новые добровольные изгнанницы. Одновременно с Е. П. Нарышкиной прибывает А. В. Ентальцева. Спустя некоторое время приезжают Н. Д. Фонвизина, А. И. Давыдова.

Елизавета Петровна втягивается в жизнь колонии декабристок. Учится вести хозяйство, ходит на свидания с мужем 2 раза в неделю. Бывали и непредусмотренные законом встречи. Щели в частоколе острога позволяли разговаривать. Сначала охранники отгоняли посетительниц, потом стали смотреть на это нарушение сквозь пальцы. Елизавета Петровна приносила стул, садилась и разговаривала с мужем и его товарищами. По вечерам она писала десятки писем родственникам заключенных в Россию. Декабристы были лишены нрава переписки, и жены были единственным каналом, по которому вести о заключенных доходили до их семей. Трудно представить себе, скольких убитых горем матерей, отцов, сестер воскресили эти сибирские послания.

В 1830 году декабристов переводят в специально построенную тюрьму в Петровском Заводе. Здесь женщинам, не имеющим детей, было позволено селиться в камерах вместе с мужьями.

В конце 1832 года истекает срок каторги для Нарышкиных. Со слезами на глазах они прощаются с дорогими людьми, остающимися здесь, и отправляются на поселение. Местом поселения для Нарышкиных был назначен небольшой сибирский городок Курган. В Кургане Нарышкины покупают и ремонтируют дом. В 1834 году Михаил Михайлович получает 15 десятин земли и с жаром начинает заниматься сельским хозяйством. С родины ему присылают несколько лошадей, и он заводит небольшой конный завод.

Декабристы в Сибири были тем плодотворным зерном, которое, упав на самую суровую и запущенную почву, облагораживало ее и прорастало, давая добрые всходы. Дом Нарышкиных становится культурным центром, куда стекается все просвещенное население. Здесь читаются новые книги и журналы, только что присланные из России, проходят диспуты по вопросам истории и философии, звучит музыка, слышится пение хозяйки, аккомпанирующей себе на фортепьяно.

Будучи состоятельными людьми, Нарышкины оказывали всевозможную помощь населению города и его окрестностей. Семейство Нарышкиных было истинным благодетелем целого края. Оба они и муж, и жена, помогали бедным, лечили и давали больным лекарства за свои деньги.

В 1837 году, путешествуя по Сибири, Курган посетил наследник престола, будущий император Александр II. Его сопровождал воспитатель - знаменитый русский поэт В. А. Жуковский.

Жуковский посещает декабристов, среди которых много его бывших знакомых. Пользуясь присутствием наследника престола, декабристы через Жуковского возбуждают ходатайство о разрешении вернуться в Россию. Наследник пишет письмо отцу. Николай I отвечает: "Этим господам путь лежит через Кавказ". Через два месяца из Петербурга был получен список шести декабристов, которым было приказано отправиться рядовыми на Кавказ, где велась война с горцами. В этом списке был и М. М. Нарышкин. Елизавета Петровна ненадолго заезжает в Россию для встречи с матерью, которую не видела 10 лет. Затем отправляется за мужем на Кавказ.

Бывший полковник М. М. Нарышкин зачислен рядовым в армию. Он принимает участие в военных действиях почти семь лет. За отличие в 1843 году получает чин прапорщика. В 1844 году ему дозволено оставить службу и безвыездно жить с женой в небольшом поместье в селе Высоком Тульской губернии. Эти ограничения были сняты амнистией 1856 года.

Елизавета Петровна умерла у родной тетки Марии Ивановны Лорер в ее имении Гарни Опочецкого уезда, похоронена рядом с мужем.

Детей не было. Нарышкина очень тяжело это переживала и часто болела. В Читинском остроге в июле 1830 взяли к себе на воспитание крестьянскую девочку Ульяну Чупятову.

ИВАШЕВА (Ле Дантю) Камилла Петровна (17. 06. 1808 - 30. 12. 1839), жена (с 16. 9. 1831) В. П. Ивашева, прибывшая за ним в Петровский завод.

Француженка. Мать ее, m-me Ledantu, была гувернанткой его сестер, и дочь жила с нею. Когда Ивашев приезжал в отпуск, где постоянно была в его семейном кругу и он, конечно, скоро заметил хорошенькую Камиллу Петровну; оказывал ей большое внимание, несколько ухаживал за ней, писал ей стихи, вероятно, нежного свойства; но хотя все это было как приятное препровождение времени, однако ж, и сердце принимало тут участие. С отъездом его в армию все это кончилось. Но оно не кончилось для молодой девушки с нежным сердцем; и с того времени в ней возгорелась истинная страстная любовь, которую она скрыла в глубине своего сердца. Когда же постигло Ивашева это несчастие, она заболела нервною горячкой, и как мать Ивашева часто бывала у ее постели, то горячечный бред больной открыл ее тайну. Тогда-то она решилась дать единственному сыну своему эту чудную девушку подругой его жизни и тем облегчить его заточение. Когда по выздоровлении мать Ивашева передала ей ее чувства, выразившиеся в бреду, она сказала ей всю правду; узнав и о его чувствах к ней, она на предложение матери изъявила решимость ехать к нему, чтоб разделить с ним его участь. Ивашев был сын очень богатых родителей и по своему положению принадлежал к высшему обществу; он был умен, хорош собой, прекрасно образован и к тому еще обладал редким музыкальным талантом. Известный пианист Фильд гордился им, как своим учеником. Все это вместе взятое по тогдашним понятиям света, конечно, ставило его много выше дочери бедной гувернантки. Сказала о своем увлечении матери; последняя, посовещавшись с матерью Ивашева и списавшись с самим Ивашевым, получила его согласие на брак.

Умерла во время родов дочери Елизаветы, умершей вместе с матерью.

Дети: Александр (8. 4. 1833 - 1834), похоронен в Петровском заводе, Мария (7. 1. 1835 - 28. 4. 1897), замужем за Константином Васильевичем Трубниковым, Петр (1837 - 29. 1. 1896), артиллерист, женат на Екатерине Александровне Лебедевой, Вера (р. 7. 12. 1838), замужем за Александром Александровичем Черкасовым.

Опекуном детей был Андрей Егорович Головинский, разрешено отправить детей к теткам - сестрам отца в Симбирск высочайшим повелением 7. 4. 1841, выехали вместе с бабушкой Марией Петровной Ле-Дантю (она приехала в Туринск 19. 2. 1839), воспитывались у тетки кн. Екатерины Петровны Хованской под фамилией Васильевых.

По манифесту об амнистии 26. 8. 1856 им была возвращена фамилия и дворянство.

Отправляясь в Сибирь к мужьям-преступникам, они о многом не подозревали

14 декабря 1825 года произошла попытка госпереворота: группа единомышленников-дворян вместе с подконтрольными и сочувствующими им армейскими частями вышли на Сенатскую площадь Петербурга, чтобы не допустить вступления на престол Николая I , а в идеале – и вовсе упразднить в России самодержавие. Царь в ответ церемониться не стал, и восстание буквально за день было разгромлено.

Из трех тысяч участников – несколько сотен погибли, еще 579 человек были пойманы и «привлечены к следствию». 287 признали виновными. Пятерых организаторов восстания приговорили к смертной казни, а еще 120 человек – к отправке на каторгу с последующим поселением в Сибири.

Во глубине сибирских руд

Современный человек при слове «каторга» представляет себе максимум нелюбимую офисную работу. В XIX веке каторга означала изнуряющий каждодневный труд на рудниках. Например, на Нерчинском руднике в Забайкалье, где работали декабристы, добывались серебро и свинец.

Жили осужденные в каменных тюремных камерах без окон, не имея права ни днем, ни ночью снять с рук и ног тяжелые кандалы. Прибавьте к этому лютые сибирские морозы, жуткую тюремную кормежку, практически полное отсутствие медицины – и картина становится еще понятнее.

Разумеется, и после приезда жен никто послаблений декабристам делать не стал. Все они считались государственными преступниками, и отношение к ним было соответствующим.

Поскольку выражение «жены декабристов» часто употребляется во множественном числе, у незнающих людей создается впечатление, что таких женщин было много. На самом деле, сменить комфортную жизнь в столице на холодную и убогую комнатушку при остроге решились всего 11 человек. Позднее к ним присоединились еще семеро – матери и сестры осужденных.

Что теряли эти женщины, соглашаясь на переезд? Прежде всего – свои аристократические привилегии и титулы. Отныне они были не княгинями и графинями, а «женами ссыльно-каторжных». Они автоматически лишались дворянских прав, и государство больше не несло ответственности за их достоинство и безопасность.

У многих декабристок были дети, которых взять с собой было нельзя: даже самих женщин отпускали крайне неохотно, с личного разрешения Николая I. Что же касается детей, рожденных в ссылке, то они, по изначальному распоряжению, «пocтупaли в кaзенныe крecтьянe». Каково было понимать это их матерям, потомственным аристократкам?

Тем не менее, 11 женщин пожертвовали и своим комфортом, и безопасностью, и статусом ради того, чтобы поддержать мужей в самые тяжелые годы.

«Я и не желаю возвращаться»: Мария Волконская (1805-1863)

Самая молодая из декабристских жен, Мария была дочерью прославленного генерала Николая Раевского . Не менее примечательна была и ее родословная по материнской линии: она приходилась правнучкой Михаилу Ломоносову .

С семьей Раевских близко дружил Александр Пушкин , и говорят, он был буквально заворожен прелестью Машеньки. Полюбил Машу и князь Сергей Волконский , который был вдвое старше нее. Зная суровый нрав Раевского, он понял, что просить Машенькиной руки нужно не у нее самой, а у ее отца. Генерал ответил согласием; ну а Машиного мнения, как это часто было заведено в те времена, особенно не спрашивали.

11 января 1825-го 37-летний Волконский и 19-летняя Мария обвенчались. До декабрьского восстания оставалось меньше года.

2 января 1826-го у супругов родился сын Коля. Едва оправившись от нелегких родов, Мария узнала, что ее муж арестован.

История о первом свидании Волконских на Благодатском руднике позднее передавалась из уст в уста: потрясенный князь кинулся к жене, но Мария опередила его, опустилась на колени и поцеловала его кандалы.

Поселившись «на квартире» у местных крестьян, Волконская стала помогать декабристам всем, чем могла: готовила, чинила одежду, писала по их просьбам письма близким. К чести родственников декабристов, они в большинстве своем не отреклись от своих родных и помогали им деньгами, которые осужденные, согласно раз и навсегда принятому правилу, распределяли поровну, живя, де-факто, одной большой семьей.

Раевский умер в 1829 году. Для Волконской это была лишь одна из потерь: перед этим в Петербурге скончался ее трехлетний сын, оставленный у родни; а дочь Соня, родившаяся уже в ссылке, прожила совсем чуть-чуть.

Но вскоре в этой беспросветности стали появляться «окошки». В том же 1829-м каторжникам позволили снять кандалы, женам – поселиться с ними в тюрьме, обустроив комнаты на свой вкус. А затем – и вовсе жить в обычных домах, не выезжая за пределы Сибири. Волконские перебрались в Иркутск, где их дом быстро стал местным культурным центром. У супругов родились еще двое детей – Нелли и Михаил.

Амнистировали декабристов спустя 30 лет после восстания, в 1856-м. Из 120 ссыльных из Сибири возвратились только 15. Повезло и Волконским. Мария Николаевна умерла в 1863-м, а Сергей Григорьевич пережил ее на два года.

«Не смогу жить без тебя»: Екатерина Трубецкая (1800-1854)

Семья Трубецких – Сергея и Екатерины – была вторым центром, вокруг которого группировалось декабристское сообщество. Девичья фамилия Екатерины Ивановны – Лаваль; ее отцом был богатый сотрудник МИДа, известнейший коллекционер живописи и античного искусства. На роскошных балах в доме Лавалей бывал не только весь интеллектуальный цвет столицы; сам император Александр I порой заезжал «на огонек». Так что можно лишь представить, каково было Екатерине жить в покосившейся хибарке с дымящей печкой, которую они снимали на пару с Волконской.

По воспоминаниям женщин, зимой их волосы во сне в буквальном смысле примерзали к бревнам, а теснота была такой, что ноги упирались в стену. Тем не менее, Екатерина Ивановна не колебалась ни секунды в своем намерении последовать за мужем. «Я, право, чувствую, что не смогу жить без тебя», - написала она ему под новый 1826-й год.

Удивительно, но судьба вознаградила Екатерину за эту решимость. Именно в ссылке у Трубецких после девяти лет бездетности родилась вначале дочь Александра , а затем еще восемь детей. Правда, выжить было суждено не всем: кроме Сашеньки, до взрослого возраста дожили только дочери Зинаида и Елизавета и сын Ваня .

Жили Трубецкие сначала в Чите, потом в Иркутске; помимо своих кровных, они вырастили и еще нескольких приемных детей. В Иркутске их дом стал местом постоянного паломничества бедняков, которым Екатерина Ивановна помогала и едой, и деньгами, и лекарствами, выписываемыми специально для этого из Петербурга.

До амнистии княгиня не дожила: она заболела раком легких и скончалась осенью 1854-го. Прощаться с нею пришел весь город, включая Восточно-Сибирского генерал-губернатора.

Неугасимая лампада: Александра Муравьева (1804-1832)

Сашеньку Муравьеву – «Александрин», или «Сашези», как прозвали ее супруг и его друзья, - декабристы считали своим ангелом-хранителем. Жена Никиты Муравьева стала еще одной женщиной, не пережившей ссылку.

В Сибирь она отправилась, оставив на попечение свекрови троих малышей. Именно через нее Пушкин передал декабристам свои стихи: послание к Ивану Пущину и знаменитое «Во глубине сибирских руд».

В Сибири у Муравьевых родились три дочери, но выжила лишь одна – Сонечка, или Нонушка , как ее называли в семье.

В 1832 году в доме друзей Муравьевых, декабриста Михаила Фонвизина и его жены Натальи , случился пожар. 28-летняя Александра, еще толком не оправившаяся после тяжелых родов и потери дочки Аграфены , прожившей несколько суток, - помчалась к подруге на помощь. Таская на холоде ведра с водой, она сильно простудилась, и буквально за несколько суток сгорела в лихорадке. В ночь ее смерти 36-летний муж стал совершенно седым.

Над могилой Александры в забайкальском городе Петровский завод Никита Михайлович построил часовню, где затеплил неугасимую лампаду. Говорят, что еще 37 лет она горела, освещая дорогу путникам, едущим из Читы.

«Награда за многие разочарования»: Александра Давыдова (1802-1895)

Дочь губернского секретаря в ранней юности без памяти влюбилась в бравого лейб-гусара Василия Давыдова , весельчака и балагура. Не успев даже толком обвенчаться с возлюбленным, Александра переехала к нему в родовую усадьбу в Каменке Киевской губернии, и прежде чем они официально стали мужем и женой, родила ему пятерых детей.

К моменту, когда Василия по решению суда отправили на каторгу, малышей у них было уже шестеро. Самой же Александре только исполнилось 23.

Знавшие Давыдова люди рассказывали, что тюрьма крайне тяжело повлияла на него: от жизнерадостности и веселья не осталось и следа. Александра понимала это – и, не желая, чтобы муж был окончательно сломлен, сделала все, чтобы как можно скорей оказаться рядом с Василием.

«Без нее меня уже не было бы на свете», - позднее говорил декабрист своим детям. Их в Сибири у Давыдовых родилось семеро. Отец их амнистии не дождался, умер в 1855-м; так что Александра Ивановна вернулась в Каменку вдовой.

За одного из сыновей Давыдовых, Льва Васильевича , вышла замуж родная сестра Петра Чайковского, Александра . Композитор часто приезжал к ней в гости, где общался и с Александрой Ивановной. О своем отношении к этой женщине Чайковский написал: «Она – одно из редких проявлений человеческого совершенства, которое с лихвой вознаграждает за многие разочарования».

Умерла Давыдова 93-летней старушкой, в окружении любимых детей и внуков.